Клиника верности

Смерть мужа потрясла ее. Жанна привыкла к Аркадию Семеновичу, надеялась, что он будет с ней всегда… А он покинул ее так внезапно и жестоко.

Одна секунда, один неверный поворот руля — и Жанна снова одинока. «Поневоле поверишь в венец безбрачия», — горько думала она. Что ж, одиночество было ее старым, до боли знакомым другом, и она без гнева снова впустила его в свою жизнь.

Ей было очень плохо, Аркадий Семенович за эти годы стал Жанне самым близким человеком, и не имело никакого значения, что она не любила его.

С его смертью в ее жизни образовалась страшная тоскливая пустота, заполнить которую было нечем. Верочка вышла замуж и уехала к Герману в Москву, перевелась в ГИТИС. Съемками в сериалах она заработала на скромную, но вполне приличную квартирку, и в ближайшее время молодые не собирались возвращаться в Петербург. Дочь звала ее к себе, но Жанна не решилась осложнять им жизнь собственным присутствием. Она часто приезжала навестить молодых, но даже в эти короткие визиты останавливалась в гостинице, чтобы не быть обузой.

Теперь в большом уютном доме, любовно обставленном Жанной для счастливой семьи, жили две одинокие женщины с разрушенными судьбами. Они с матерью Аркадия держались друг за друга, чтобы вместе бороться с горем, но обе понимали, как слабы и беспомощны перед лицом несчастья.

Наталия Дмитриевна очень сдала после смерти сына, в одночасье превратившись в старушку из моложавой, подтянутой женщины, но продолжала ходить на работу.

Жанна тоже понимала, что только активная деятельность не даст ей впасть в отчаяние, и решила возглавить «Теру», вокруг которой затевалась мутная возня. По всем законам компания принадлежала теперь Жанне, но мало кто верил, что вдова возьмет дело в свои руки.

Жанна не особенно беспокоилась о деньгах, ведь, сколько бы их ни было, они не вернут ей мужа, но обидно было думать, что детище Аркадия растащат на куски, и Жанна громко заявила о своих правах. Ее отговаривали, даже попугали — не без этого. Советовали взять управляющего, а лучше всего поделить компанию на несколько предприятий. Жанна пережила все натиски и бестрепетно уселась в кресло генерального директора. Работая директором по персоналу, она прекрасно изучила структуру фирмы и хорошо представляла круг ее интересов. Линцов любил обсуждать с ней дела, так что, проведя с ним почти пять лет, Жанна неплохо ориентировалась и в законах рынка, и в теневой стороне бизнеса. «А навыки управления придут со временем, — думала она оптимистично. — А и разоримся в прах, не жалко! Зато врагу не достанется!»

Ей быстро надоело вникать в заумный язык юридических терминов. «Какой бред, — думала Жанна, продираясь сквозь все эти «согласно пункту». — Ну их к черту, отдам на перезаключение, и все! Пять лет работали, не облезли, значит, всех все устраивает». Она хотела уже отложить бумаги с зубодробительными текстами, но добросовестность взяла верх. Тяжело вздохнув, Жанна принялась за очередную юридическую абракадабру.

«Тэк-с, договор со стационаром о поставке медикаментов. Очень хорошо. Крупный оптовый покупатель, таких терять нельзя». Она перевернула страницу, и договор вдруг выпал у нее из рук. Ее как будто внезапно ударили под дых, а сердце бешено заколотилось. Пытаясь унять дрожь в руках, она поднесла листок к глазам, надеясь, что ей показалось. Но нет, никакой ошибки. Рядом с печатями было написано: главный врач Лысогор И.А. — и стояла знакомая, небрежная, слишком простая для официального документа роспись…

На станции никто не нуждался в профессиональных услугах Анциферова, но работы все равно было много. Он занимался бытом, с удовольствием помогал научным сотрудникам, если требовалась физическая сила, и даже продолжил исследовательскую работу погибшего доктора. Тот изучал микроорганизмы, живущие на коже человека, и их изменения в условиях низких температур. Называлось это красиво — микробный пейзаж. Иван целыми днями гонялся за полярниками, чтобы взять у них мазки и соскобы. Те норовили саботировать научную деятельность, прятались, кричали: «Сам рисуй свои пейзажи», — но он был неумолим.

Иван добросовестно красил препараты, согласно инструкции, маркировал и складывал в специальные ящики. Выводы пусть делают специалисты, решил он — разглядывание стрептококков в микроскоп наводило тоску.

Молодым людям тяжело жить вдали от цивилизации, и мужики боролись со скукой как умели. Кто играл на гитаре, кто сочинял музыку, а радист вышивал невиданной красоты гобелены. Синоптик писал лирические стихи и, посмеиваясь, говорил: «У нас не станция, а Монмартр какой-то».

А Ваня стал писать письма жене. Он очень скучал по Алисе, гораздо сильнее, чем мог предположить. Теперь он как бы рассказывал ей всю историю их отношений, начиная со знакомства. В письмах он открывал жене все, что думал и чувствовал на самом деле, объясняя ей, а заодно и самому себе многие свои поступки.