Клиника жертвы

– Слава богу, нет. Потом была еще некрасивая история, ведь его родители были тоже не в восторге, что мы расстались, и укоряли его, что он такую девушку упустил. Ну, он и сболтнул, что я ему изменяла. Те родители сообщили моим, мои на меня наехали, а что я могла сказать в ответ? Ну, пожаловалась бы я, а все решили бы, что я в отместку пытаюсь его очернить. В таких делах, сами знаете, кто первый соврал, тот и правду сказал. В общем, как-то после этой истории у меня и с родителями отношения испортились. Что-то пропало, доверие, что ли, или я даже не знаю, как сказать… Отчуждение какое-то появилось. Может быть, оттого что я перестала быть ребенком, не знаю. Мы не ссорились, не ругались, у нас в семье это вообще было не принято, но я чувствовала, что своим несостоявшимся замужеством очень разочаровала их.

– Тяжело вам пришлось…

Она засмеялась:

– Тяжело? Мне? Вот уж нет! Вот если бы я вышла за него замуж… Не скрою, колебания были. И тогда, и потом, когда судьба неожиданно столкнула нас в этом городе. Мне даже стало как-то стыдно, что я так и не создала семьи. И когда я увидела, что на первый взгляд он со своей женой живет очень дружно, испытала такое нехорошее жгучее чувство – сожаление об упущенных возможностях. Стала думать – может быть, лучше было стерпеть. Потерпела бы и жила как за каменной стеной, а то все сама да сама…

– Да уж! За каменной стеной чужого равнодушия, – сказал Нейман.

– Вот я тоже так подумала, – согласилась Кристина. – За стеной-то неизвестно что делается, со стороны не разглядеть. И сама не докричишься, если что. Я так рассудила: он молодец, что отучил себя руки распускать. Исправился, хороший муж. Но что меня оболгал – этого не исправить, это гниль природная. И если с психопатом еще можно жить, то с подлецом – ни за что! Лев Толстой был прав, когда говорил, что в семейной жизни главное – терпение, и все нужно терпеть, только не унижение. Это нельзя никогда и нигде, ни при каких обстоятельствах.

Нейман улыбнулся:

– Кому-кому, а вам стойкости духа не занимать… И вы из-за этого печального опыта больше не вышли замуж?

Так хотелось обнять ее, целовать… Хотя бы взять за руку, чтобы она почувствовала – больше не надо сражаться в одиночку. Есть верный друг. Но он боялся испугать Кристину, вдруг она примет его искренний порыв за обычное мужское желание?

– Только не домысливайте всяких ужасов! А то вы смотрите на меня такими глазами, что мне становится себя очень жалко, – хмыкнула Кристина. – Нет, Владимир Валентинович, я даже в юности не была нежной фиалкой. Можно было бы поинтересничать и заявить, что неудачная попытка породила во мне страх перед семейной жизнью, но это неправда. К своим нынешним взглядам я пришла не сразу. А тогда я еще верила в любовь, полагая, что моя неудача – всего лишь частный случай и нисколько не характеризует мужской популяции в целом. Были у меня романы, как у всех женщин, мечтающих о счастье. Жаловаться не на что, никто меня больше не бил, не бросал, не обманывал… Я вас еще не сильно утомила своими откровениями?

– Нисколько!

– Тогда потерпите еще немного, капраз, хорошо? Уж начала исповедь, надо закончить. Видите ли, я воспитана так, чтобы «и в горе и в радости». Так жили мои родители, и бабушка с дедушкой, и я мечтала так прожить. С детства знала, что муж с женой одно целое. И дается тебе навсегда, как родители, например. Не скажешь же маме – я тебя больше не люблю, пойду найду себе новую. А то, что мне предлагала судьба, было совершенно из другой оперы. Посмотришь, он как бы и любит, но это такая любовь, как к новой машине. Выбирает меня, как некий аппарат для комфортной жизни. Впрочем, что я вам рассказываю, сейчас мужики что машину покупают, что жену выбирают, принцип один! – Кристина фыркнула. – Да еще и тест-драйв норовят устроить. Давай, мол, так поживем, посмотрим, подходим мы друг другу или нет. Спасибо, не надо!

Вздохнув, Нейман осушил свой бокал и налил еще.

– Я понимаю, о чем вы говорите. Любовь становится предметом потребления, вы это имеете в виду?

– Не знаю, – отрезала она. – Я не обобщаю, просто рассказываю вам свою историю. Про своих ухажеров я чувствовала, что от них в любую минуту можно ждать предательства, а для меня семья и предательство две вещи несовместные, вот и все. Самый смешной парадокс моей жизни заключается в том, что, не приемля предательства, я сама его и совершила.

Нейман посмотрел на нее с удивлением.

– Да-да. Ведь мой жених не отказывался от меня. Мы дали друг другу обещание быть вместе всегда, а раз начали жить как муж и жена, то уже связали свои судьбы. А раз я хочу, чтобы меня не оставляли ни при каких обстоятельствах, то и сама не должна была убегать. Получается, я дезертирша. Или дезертирка, не знаю, как правильно.

– Нет, Кристина, вы ошибаетесь. Дезертир – это тот, кто струсил перед лицом врага. А он не был вашим врагом. Это был чужой человек, притворившийся влюбленным, вот и все.

– Вы так думаете?