Клинки кардинала

Нет, увольте, обрекать своего единственного отпрыска на все это я не собирался. Так уж устроено в мире Иных – у вампира может быть только один посмертный ребенок. И это, наверное, неспроста. Возможно, таким образом мир Теней заставляет нас, не-мертвых, ценить и буквально боготворить живое. Любить искренне и бескорыстно, делая все для того, чтобы ответная любовь сына или дочери была столь же бескорыстной и искренней. А значит, я должен быть уверен, что в случае моей гибели у него или у нее останется хотя бы мать.

Возможно, когда мы отойдем от дел, когда я буду уверен, что нам нет нужды возвращаться на службу и выполнять задания Ришелье, – да, тогда, возможно, мы родим с Беатрис одного на двоих посмертного ребенка. Сейчас ей об этом знать не нужно, она и так чрезмерно надеется, что однажды я к ней вернусь (ведь недаром же она теперь в свою постель зовет только женщин!). Так что пусть мое решение станет для нее приятным сюрпризом когда-нибудь в будущем. Но до того момента еще следует дожить.

Итак, Беатрис осталась, Лёлю отвез в Булонь письмо, Бэкингем заглотил наживку. Уже на следующий день мы очень мило пообщались с кастеляншей королевы и заручились ее поддержкой (хорошо, что за слугами Дозоры наблюдают не так пристально, как за господами). Со слов кастелянши нам стало известно, что «бедняжка королева» почти не выходит из своих комнат, ни с кем не общается, даже обедать и ужинать предпочитает в одиночестве. Большую часть времени она плачет и молится. Несколько раз (а вот этому мы и сами были свидетелями) она выходила на прогулку в обществе Ла Порта или Пютанжа, сопровождавших ее теперь так же неотлучно, как тремя днями ранее – Беатрис или Малыш. Бродя по саду среди цветников, Анна всякий раз будто бы случайно доходила до зеленой беседки в рощице, а затем едва ли не опрометью бросалась обратно, в особняк, запиралась и вновь принималась плакать и молиться. Что бы там ни произошло в беседке между ней и английским герцогом, это произвело на нее неизгладимое впечатление.

Оставалось надеяться, что известие о тайном возвращении Бэкингема в Амьен не доведет ее до нервного припадка и полной потери сил, а, наоборот, заставит совершить то, что было так необходимо кардиналу. А значит, и нам.

Первый министр Англии явился под покровом ночи. Лошадь его была взмылена, что говорило об определенном нетерпении. Кастелянша, предупрежденная нами и должным образом подготовленная, «случайно» попалась на глаза герцогу, якобы возвращаясь со свидания в то самое время, когда он привязывал лошадь к дереву неподалеку от приснопамятной рощицы (бедняжке пришлось битых три часа прождать появления Бэкингема в саду, но вознаграждена она была более чем щедро). Герцог умолял служанку устроить ему хотя бы минутное свидание с той, без которой он жить теперь не может. Уверен, даже если бы между мной и кастеляншей не было договоренности, девичье сердце растаяло бы от одних только пламенных заверений влюбленного. К тому же слова были подкреплены еще одним мешочком с мелодичным звоном, так что ей не оставалось ничего другого, кроме как потихоньку проводить герцога в комнатку, примыкающую к спальне Анны, – здесь хранились наряды и белье королевы.

Прижав палец к губам, она оставила трепещущего Бэкингема в полной темноте, а сама бесшумно проскользнула в дверь, ведущую в опочивальню ее госпожи.

Я проявился из Полумрака в узеньком коридорчике возле входа в комнатку. Теперь Бэкингему нечего было и думать удрать отсюда тем же путем, каким его провела кастелянша. Его и ее свидание должно состояться! И стало быть, мне ни в коем случае нельзя выпускать птичку из клетки.

Так уж вышло, что проявился я аккурат меж двух английских дозорных, Темного и Светлого, которые в эту ночь опекали первого министра (к сожалению или к счастью, это были не те же самые Иные, с которыми я пытался заговорить в лабиринте). Выглядели они крайне недовольными из-за внезапной прогулки длиной почти в тридцать лье. А теперь были еще и изумлены моим обществом. Нет, разумеется, мое присутствие не осталось для них незамеченным, даже когда я находился в Полумраке. Но они уже не первый раз встречали личного телохранителя Ришелье там, где ему быть… ну, не то чтобы не полагалось – мало ли, какие порядки «у этих французов»? Хозяин в Париже, слуга в Амьене – так ведь и в Англии небось господа отправляют в качестве гонцов самых преданных людей, ничего странного. Скорее всего их занимал вопрос, что я делаю именно в этом узком коридорчике для прислуги?

– Анна! – шепнул я в ответ на незаданный вопрос и прижал палец к губам, повторяя жест кастелянши.

Вид у меня при этом был такой, что Темный тут же одобрительно выпятил губы, а Светлый, наоборот, скривился от отвращения.

– Утешаешь ее величество? – похабно скалясь, спросил Темный.

– Только когда она попросит, – покладисто ответил я, – и когда у нее не бывает… более важных утешителей.