Клинки Ойкумены

Над могилой
кружится ворон,
В тихом склепе
темно и пыльно,
Было солнце –
погасло солнце,
Были волны –
теперь пустыня.
Мышью память
в углах скребется,
Подбирает
сухие крошки,
Нет покоя,
покоя в смерти нет.
Ах, где найти покой?!

Кончита

(пляшет, стучит кастаньетами):

А любовь
танцует в небе,
Волну венчает
белым гребнем,
Летает и смеется,
и в руки не дается,
Не взять ее никак!
О Эскалона, красное вино!

Глава девятая Здесь хиззац, здесь пляшут

I

– Тысяча чертей!

Джессика Штильнер нащупала сенсор перезагрузки нейтрализатора. Пару секунд, пока устройство обнуляло результат попадания, Джессика корчилась на полу, изрыгая проклятия. Центром ее конвульсий служила шея – рапира Диего «подвесила» к сонной артерии тридцать два убийственных килограмма. Не имея возможности оторвать голову от покрытия больше, чем на сантиметр-другой, девушка вызвала бы у случайного зрителя, явись он в зал, ассоциацию с раздавленным насекомым. Длинные руки и ноги лишь усиливали сходство.

– Не ругайтесь, – попросил Диего.

Он стоял в шаге от тренажера для кистей, встряхивая рапирой и кинжалом – коротко, хлестко, расслабленно. Этому способу снять напряжение с запястий его научил дон Леон, великий мастер хитрых штучек.

– Почему?

– Сеньорите не пристало сквернословить.

– Сто тысяч чертей! Почему?

– Манеры? – предположил Диего. – Воспитание?

Всю жизнь он знал, что сеньориты не сквернословят, и теперь впервые задумался: почему? Жизнь на Хиззаце – планете, на которой пляшут – способствовала разрушению привычных стандартов. Например, зал прекрасно освещался, и на первых занятиях Диего удивлялся отсутствию зевак со стороны парка. По идее, при полном отсутствии штор, тренируясь вечером, он и Джессика были видны в окнах, как на сцене. Студенты не любопытны? Преподаватели тактичны? В позднее время парк безлюден? Рискнув задать вопрос мар Дахану, маэстро выяснил, что значит управление прозрачностью окон, за пять минут освоил панель регулировок и грустно вздохнул: я – варвар, а шторы, гардины и занавески – дикое прошлое человечества.

– Между прочим, – Джессика поднялась на ноги, – это ваше дурное влияние. Все эти черти, дьяволы и прочая дремучая мифология. Во время спарринга вы бранитесь, как пьяный грузчик. Мне, значит, нельзя, а вам можно?

– Мне нужно, – уточнил Диего. – Мне рекомендовал мар Дахан.

– Ругаться во время спарринга?

– Да.

– Зачем?

– Я не обсуждаю с учениками распоряжения учителя. Продолжим?

Вначале ему было трудно. Очень трудно. В Эскалоне, даже с учениками, имеющими приличный опыт, Диего работал согласно проверенной методике. Комбинации анализировались, разбирались, что называется, по косточкам, пока не делалось ясно: куда, как и зачем. После разбора теория нарабатывалась практикой. Сейчас он впервые столкнулся с ученицей – со спарринг-партнершей, поправил он себя – способной проанализировать сочетание выпадов, финтов и защит уж точно не хуже Диего Пераля. Да что там! – лучше, много лучше. Главное, Джессика могла проанализировать это заранее, до первого звона клинков, опираясь только на позицию, избранную Диего, и его положение тела.

Весь опыт, нажитый Пералем-младшим в качестве маэстро, оказался бессмысленным. Рухнул карточным домиком, рассыпался замком из песка. Первые два занятия прошли ужасно. Диего мучился от собственной неполноценности. Домой он приходил злым, как собака, и из последних сил сдерживался, чтобы не сорвать злость на безвинной Карни. Та сердцем чуяла терзания ястреба, превратившегося в мокрую курицу: вспыльчивая, горячая, скорая на острое словцо Энкарна де Кастельбро обернулась участливой, терпеливой мамочкой, готовой все простить бешеному мальчишке. Джессика также не делала маэстро ни единого замечания – когда он, забывшись, начинал что-то объяснять сеньорите Штильнер, та слушала с вниманием, в котором Диего, как ни старался, не мог уловить притворства.

О, женщины!

О, бессилие мужчины!

Ситуацию спас мар Дахан. После очередного провального занятия, когда Диего, оставшись в одиночестве, начал традиционную уборку в зале, старый гематр пригласил его наверх, в свой кабинет. По верху южной стены зала, на высоте двух человеческих ростов, шла узкая галерея, куда вела еще более узкая лесенка. С галереи через техническую дверь можно было выйти на площадку между этажами. Вторая дверь вела в тренерский кабинет. Предложив маэстро сесть, мар Дахан долго молчал.

– Бранитесь, – наконец сказал он.

– Что?

Я ослышался, решил Диего.

– Бранитесь, – повторил гематр. – Ругайтесь. Кричите.

– Сейчас?

– Нет. Во время спаррингов.

– Зачем?!