Клинком и словом

– Нельзя ей в Плиссу.

– Я знаю, госпожа.

Четыре пары глаз не сводили с нее взгляда, и Лагода поняла только то, что сейчас и от нее что-то зависит. Ждут все ее слова, а какого, так и разобрать из их запутанной речи невозможно.

– Что сказать должна? – прошептала чуть слышно.

– Ты же знак подала. К тебе сватов и отправят. Примут их?

Она прижалась всем телом к Стожару, спрятав изуродованную щеку на его груди, и сказала, как могла увереннее:

– Не к кому им идти. Одна я. Сама за себя решаю. Выбрала уже.

– Сказано и приговорено, – хлопнула гостья по столу. – Есть с нами садись.

На столе перед желтоглазой стоял запотевший кувшин, лежал на тряпице скруток вяленых с пряностями полосок дичины и пышная краюха с коричневой румяной корочкой. Такой хлеб она однажды видела в Турье. Девушка незаметно сглотнула слюну и ответила:

– Не голодная.

Лагоду выдал живот. Крякнул здоровяк Хорлай. Встал с лавки, развернул широченные плечи. Запрыгала змеиными хвостами на доспехе заплетенная в косички борода. Он сморщился лицом, как будто чего горького глотнул, и захохотал, утирая глаза. Качались на его поясе от смеха два меча, прыснула в кулак Гальса, и гостья за столом едва сдерживалась, но поплыли уголки полных губ в стороны, вызывая улыбку: такую же чудесную, как и ее глаза. А старый Спых, толкнувшийся в дверь со двора, почесал плешь в седых волосах и сел на деревянный жбан, недоумевая, как девка Бахаря, который сейчас наверняка пускает носом пузыри в канаве у харчевни, мимо него к гостям прошмыгнула.

– Гальса, – сказала девица, так и продолжая лучиться улыбкой, – одень-ка ее. Среди навьев все-таки сесть решилась.

Женщина вывела ее во двор, сняла чересседельную торбу с крупа одной из лошадей и зачерпнула ведром воды из дубовой бочки, стоящей у края стрехи.

– Сбрасывай свои лохмотья, – сказала она, – и мыло бери. Сначала тебя свежей водой отмыть надо. Не кривись: не от грязи – от духа кладбищенского.

Девушка сбросила одежду и принялась натирать себя намыленным куском ткани, стыдливо прикрываясь локтями.

– Оружием каким владеешь? – спросила ее Гальса, с размаха окатывая водой.

Лагода не ответила сразу. Тряслась всем телом под ледяной струей уже из второго ведра, прикусив губу, чтобы не вскрикнуть, а как ведро опустело, выдохнула, выстукивая зубами:

– С луком получается.

– Сильна в стрельбе?

– За пять десятков шагов лисе шкуру не испорчу. Если времени хватит выцелить, то и за сто, наверное.

Женщина протянула ей полотенце.

– У нас каждый должен уметь управляться с любым оружием. Заставить клинок петь песню победителя сможет только тот, кто слышит музыку, заключенную кузнецом в железо. Многие считают, что навьи с этим умением рождаются. Однако это не так – нам приходится тратить на упражнения с оружием больше времени, чем другим. Мы должны быть лучшими. А ты? Готова стать быстрее и точнее всех?

– Я научусь.

– Придется. Куда же тебе, горемычной, деваться.

Гальса скупо улыбнулась, а Лагода подхватила полотенце и принялась яростно вытирать тело. Затем натянула рубаху, растерянно осмотрела шнуровку, не понимая, как ее затянуть, чтобы не выглядеть одетой в мешок. Женщина дернула за один кончик, за другой, завязала узлы, и девушка почувствовала, как рубаха прильнула к телу, будто сама обхватила в нужных местах, согрела. Со штанами она справилась уже сама. Болтались они, правда, пустым местом на худых бедрах, но она тут же почувствовала, какие они удобные. Обула сапоги, затянула широкий пояс покрепче и глянула исподлобья на Гальсу.

– А ты, девчушка, красавица, – сказала та. – Стожар еще с того берега мне все в ухо дудел об этом, а я не верила.

Лагода покраснела и опустила голову.

– Он… меченую… лицо ведь не разглядел оттуда, – пролепетала она.

– А что на него смотреть? – женщина прихватила ее мокрые волосы обручем. – Хорошенькое. Нашим мужчинам такие нравятся.

Девушка прижала ладонь к рубцу и вскинула глаза, переполненные болью.

– А это?

– Тьфу.

Гальса убрала ее руку. Всмотрелась в левую щеку, которая когда-то была рассечена до кости и зашита неумелыми стежками. Затем оттянула ворот своего доспеха и показала глубокую багровую борозду над ключицей.

– У меня таких полно. И у Стожара хватает. И у тебя еще будет, не сомневайся.

Снаружи совсем рассвело и угли в очаге осыпались пеплом, когда Лагода выложила желтоглазой все, что запомнила и узнала этой суматошной и страшной ночью.

– На рукояти клинка ничего не разглядела?

После слов Гальсы о Стожаре она совсем приободрилась и уже не вздрагивала всем телом, если вопросы вынуждали ее отвернуться от лица воина, посланного ей самой судьбой.

– Какое там, – она махнула рукой. – Я только сейчас поняла, что он сломанный меч держит. Темно тогда совсем было.

– А его спутника не видела?

– Какого спутника? – она побледнела и обернулась к Стожару.

– Того, кто принес Шепетухе мешок, – ободряюще ответил он.

– Не знаю, – прошептала она. – Сбежала сразу.

– Не далеко убежала, – иларис прикрыла на миг глаза. – Мертвяки в лодке, конечно, на первый взгляд пострашнее этих костей в мешке будут, но… это смотря с какой стороны за такую историю зацепиться.