Глаза неземной синевы обратились на него.
Дмитрий кивнул.
Архангел встал с обмякшим телом ангела в руках.
Дмитрий ничего другого и не ожидал.
Когда Рафаэль начал уходить, Хонор вышла вперёд.
— Подожди. — Обойдя архангела с другой стороны, будто только что не остановила самое могущественное существо в стране, она подняла руку молодого ангела. Та была сжата в кулак. — Он что-то прячет в ладони. — Рафаэль взглянул на Дмитрия.
— Разожми его. — Дмитрию удалось не сломать ни одной кости, но пришлось ударить легко мальчика, чтобы разжать пальцы. И увидел раздавленные, но узнаваемые остатки двух листьев клёна.
— Они такие же, как и любые другие листья, — сказал он, собирая остатки зелени. Взяв ангела за руку, Хонор наклонилась ближе.
— Он что-то написал у себя на ладони.
— Эрис, — сказал Рафаэль.
— Эрис? — Дмитрий нахмурился.
— Супруг Нехи? Никто не видел его столетиями. — Пока он говорил, его взгляд снова упал на листья клёна.
— Неха, — повторил он, и в голове всплыла информация, — не имеет собственности на этой территории, но Эрису территория понравилась до того, как он ушёл в уединение.
Было ли это затворничество добровольным, остаётся спорным, поскольку до Дмитрия доходили слухи, что супруг Нехи изменил ей с другой женщиной и был наказан. Его наказание длится уже триста лет. Не было ничего невозможного в том, что положение Каллистоса при дворе Нехи позволило получить доступ к Эрису, и, кем бы ещё он ни стал, любовник Исис умён. Возможно, даже больше, чем Эрис, который всегда был сверкающим украшением супруги, любимой птицей с оперением, которого Неха осыпала драгоценностями и шелками.
— Каллистос, должно быть, использует поместье Эрис в качестве базы.
— Иди, — сказал Рафаэль, прижимая тело раненого ангела ближе к себе. — Возьми всех, кто тебе нужен.
— Сэр.
Голубые глаза Рафаэля были безжалостны.
Дмитрий склонил голову в лёгком кивке.
— Хонор, — сказал он после того, как архангел вышел, — я вызову вертолёт до Вермонта… — Подойдя, чтобы встать с ним лицом к лицу, она толкнула его в грудь.
— Если даже подумаешь о том, чтобы оставить меня, передумай. — С любой другой женщиной, он повёл бы себя жёстко. Но с Хонор… она так глубоко вонзила в него когти, что старая, безжалостная часть его застыла и оценила ситуацию — и свою внезапную уязвимость — с ледяной сосредоточенностью. Чтобы разрушить это странное, чудесное нечто между ними, нужно лишь несколько хорошо подобранных слов предельной жестокости. Хонор умна, но у неё нежное сердце. Она не знала, до каких глубин он мог дойти, какие раны мог нанести. Он мог заставить её истекать кровью, даже не поднимая руки.
— Я очень плохой, Хонор, — сказал он, касаясь пальцами её подбородка. Вместо того чтобы смутиться, она подалась навстречу прикосновению.
— Ты мой мужчина.
«Ты мой мужчина».
Слова Ингрид перекликались со словами Хонор, и у его жены тоже было нежное сердце. Он защищал это сердце изо всех сил… и знал, что, несмотря на глубокую слабость, которую она в нём создала, он сделает то же самое с Хонор. Было странно снова чувствовать такую нежность, знать, что он на неё способен.