Клинок без ржавчины

— На, — сказал он, протягивая заклеванный ломоть. Калитка ближайшего двора распахнулась, и молодая женщина, стуча кошами по булыжнику, подбежала к ребенку.

— Где же люди? — спросил путник.

— Люди? — переспросила женщина и, взяв ребенка за руку, печально посмотрела на незнакомца. — Людей вешают, братец, — тихо добавила она и указала рукой на крепость.

3

Еще издали блеснул частокол штыков. Пройдя немного, путник увидел три черные виселицы. Под ними — навоз и соломенная труха. Стражники согнали народ со всех окрестных деревень. Немолчный говор толпы то стихал, то усиливался, как прибой. На крышах ближайших домов и на северном склоне теснились крестьяне.

Поправив котомку, путник выставил локти, как это он делал на ярмарках, пробиваясь сквозь толпу. Крестьяне податливо раздвинулись, уступая дорогу. Видно, им не хотелось стоять близко к виселицам, и, когда кто-нибудь сзади напирал, они охотно расступались.

Проходя между ними, путник чувствовал, что тела у всех как бы одеревенели. И он понимал, отчего это.

Ему показалось, что на склоне крепостного вала просторнее, чем внизу, и он направился туда. На крутом подъеме было скользко, из-под ног скатывались камни.

— Эй-эй! — кричали стоящие у подножия вала и шарахались в сторону.

Здесь галдел базарный люд. На плитах стояли барышники в люстриновых архалуках, скрестив на груди руки.

Путник остановился передохнуть под разрушенной башней.

Внизу, на тропинке, показались школьники. Они шли парами за человеком с редкой рыжей бороденкой на жирном лице. Коротконогий и толстый, он походил на оплывший огарок. Шли торопливо, оживленно переговариваясь.

Это были воспитанники духовного училища. Инспектор привел детей смотреть казнь, чтобы укрепить в их сердцах уважение к начальству, чтобы они росли тише воды, ниже травы.

Инспектор был в парадном мундире, левой рукой он придерживал шпагу и так ожесточенно сопел, что казалось, будто душа его вот-вот расстанется с телом.

Увидев детей, путник нахмурил брови. Внимание его привлек смуглый мальчуган, который старался высвободить свою руку из руки товарища. Тот смеялся и глазами показывал на инспектора. Смуглому мальчику надоела эта игра, он вырвался и стремительно, как капля ртути, юркнул в толпу, Вскоре он снова показался и побежал по косогору. На нем были ладно сшитые сапоги. Он поминутно оглядывался, словно боялся, что там, на площади, что-то произойдет, прежде чем он добежит до башни.

Мальчик то и дело откидывал со лба непокорную прядь волос. Казалось, его живые глаза вот-вот кому-то лукаво подмигнут и он зальется долгим смехом.

Инспектор собрал детей под башней. И только успел присесть, как перед ним вырос человек в широкополой шляпе.

— Почуяли весну, потянулись… — пробурчал инспектор и достал из кармана медяк.

Но рука, протянувшая милостыню, повисла в воздухе.

Нет, не о милостыне говорили умные, строгие глаза незнакомца. И это взорвало инспектора.

— Ну, что прикажете? — насмешливо процедил он, удобно усаживаясь на камне.

— Зачем вы привели детей? Жалко их, — тихо, будто припоминая что-то, сказал незнакомец.

— Что-о-о? — исподлобья, поверх очков, посмотрел на него инспектор. Он показал рукой на виселицы: — Бунтовать вздумал? Тоже туда захотел?

— Уведите, на калечьте детей! — настаивал незнакомец.

Дети, услышав, что их предлагают увести отсюда, недовольно поглядывали на незнакомого человека.

— Кто ты такой? Как ты смеешь? Да я тебя сейчас…

Инспектор вскочил, сжал кулаки и сразу стал смешным, потому что был он как оплывший огарок и кулаки у него были маленькие, как яйцо, которое курица кладет последним.

— Ведут! — закричал кто-то.

И все стоящие на горе всполошились, будто во время землетрясения. Беспорядочно нахлынувшая толпа отшвырнула куда-то инспектора, и школьники, пользуясь этим, разбежались кто куда.

День выдался хороший. Кура пахла землей и сырым лесом. И запах этот был настолько крепок, что заглушал бурный аромат цветущих садов.

Время от времени в садах внезапно вздрагивали ветви. Но не от ветра. Ветви качались оттого, что лопались набухшие почки.

Небо было спокойно, чисто до самых далеких зубчатых хребтов. Казалось невозможным, что такое небо когда-нибудь затмится тучами. Берега Куры бурно цвели миндалем и алычой. Светлые тени ранней весны причудливо шевелились на глиняных стенах домов.

Путника прижали к стене крепостной башни. На шляпу его посыпался щебень. Он с трудом повернул голову. Смуглый мальчуган в поисках опоры цеплялся ногами за выступ стены и срывался. Наконец, изловчившись, резко рванулся и ухватился за сухую ветку дикого инжира. Забрался наверх, стряхнул пыль с колен, выпрямился.

Перехватив завистливые взгляды товарищей, оставшихся внизу, он сочувственно подмигнул им.

Тревожную тишину царапнул глухой, далекий звон кандалов. Крепость замерла, как замирает перепел под проносящейся тенью коршуна.

Звон нарастал зловеще быстро. Лязг кандалов заглушал шум всего мира.

За углом, на узкой улице, показался человек в ярко-красной рубахе.

— Сгинь! — взвизгнула женщина и закрыла шалью глаза.