Клинок без ржавчины

Это был Алеша Голиков. Я сразу узнал его глуховатый, слегка простуженный голос.

— Чего ты молчишь, не веришь?

— Откуда он явился? — только и мог вымолвить я.

— Похоже, что с того света… Приезжай поскорей, а то уже нас не застанешь.

Попутная машина доставила меня рано утром в батальон Геловани.

Ладо показался мне странно изменившимся. Я долго искал причину такой разительной перемены и никак не мог найти. Понял потом, когда Ладо заговорил. На лице его не было прежней светлой улыбки — всего лишь улыбки, и это настолько изменило Вашаломидзе, что я был поражен.

— Ну, беседуйте, — приветливо сказал Голиков, когда я вошел к ним в хату. — Только он последнее время словно язык проглотил. Такой скупой стал на слова, точно каждое слово стоит ему больших денег.

Вашаломидзе скуп на слова?! Неужели и вправду так изменился человек?

Ладо присел на лавку, поставил кавалерийский карабин между ног и безучастно прислушивался к моему разговору с сержантом.

Но вот Голиков оставил нас одних. Я заранее весь обратился в слух, ожидая рассказа Ладо, но обманулся в своих надеждах.

— Я был тяжело ранен. Добрые люди меня приютили, спрятали от фашистов, выходили, и теперь, как видишь, я снова на ногах, — сказал он, избегая моего взгляда, точно и сам был смущен своей неприветливостью.

Немногое я узнал от него.

Залечив рану и выйдя из занятого врагом района, он не сразу нашел свою часть и несколько месяцев воевал в составе морской пехоты. На горе Гирляной его неожиданно встретил капитан Геловани и после некоторых хлопот вернул в батальон разведчиков.

Наступило нелегкое молчание. Вашаломидзе стало не по себе, и под каким-то предлогом он вышел из хаты.

Быстро сгущались короткие южные сумерки. Синяя тьма заволокла долину. Только кое-где белели цветы яблонь, как осевшая на аспидной доске меловая пыль.

Потом стерлись и они.

Над деревней со свистом проносились снаряды. Одни разрывались в виноградниках, другие ложились у входа в ущелье, откуда наши войска спускались в долину.

Едва стихала перестрелка, как в невидимых кустах начинали свистеть соловьи. И откуда их бралось такое множество? Каждая ветка пела, как свирель.

— Ах, черт возьми! — проговорил кто-то в темноте. Я так и не понял, понравилось ли ему соловьиное пение или внезапной болью защемило сердце.

За мной пришла машина. Всю дорогу перед моими глазами стояло отвыкшее от улыбки лицо Вашаломидзе.

Что стало с этим жизнерадостным имеретином? Но об этом я узнал несколько позже, на Тамани, после того как побывал в освобожденном селе Передоль. Там у могилы молодой казачки Марии я услышал имя моего земляка Ладо Вашаломидзе.

5

Из совхоза «Вторая пятилетка» только что выбили фашистов. Еще не остыли разбросанные по улице стреляные патроны, а из землянок, подвалов, из каких-то нор уже повылазили грязные, исхудавшие ребятишки. Словно чудом спасенные от беды зверьки, они вздрагивают от пережитых волнений, с опаской обходят трупы гитлеровцев и бегут на большой школьный двор, где бойцы собирают захваченное оружие.

— Петька! — кричит смуглый, со впалыми щеками мальчуган, усевшись верхом на ствол разбитой немецкой пушки. — Помнишь, она на той горе стояла? Нашими быками ее подняли, а потом быков зарезали.

За машинным сараем послышался звон ложек и котелков. Солдаты окружили окутанную паром походную кухню, на которой, точно архангел в облаках, стоял повар в белом халате.

Кое-где над саманными хатами совхозного поселка уже задымились трубы — хозяйки затопили печи, хотя одно вражеское орудие откуда-то из-за меловых холмов все еще бьет в сторону совхоза, бьет размеренно, скучно, вслепую.

Снаряды бесцельно долбят речку. Какой-то предприимчивый солдат наскоро смастерил из старой плетенки и шеста что-то вроде сачка и уже ловит за мостом глушеную рыбу.

Пока я добрался до палатки Вашаломидзе, поднялся ветер, пошел проливной дождь. Стемнело.

— Можно?

— Заходи, — послышался голос Ладо.

Палатку слабо освещала коптящая плошка. На земле было разостлано сухое сено.

Узнав меня, Ладо быстро поднялся и крепко тряхнул мою руку.

— Рад вас видеть.

— Ты один?

— Один. Алеша ушел за почтой. Верно, пережидает где-нибудь дождь.

Ветер рвал палатку. Ее отяжелевшая пола шлепала меня по спине.

— Давно вы у нас не были. Садитесь, пожалуйста, — сказал Ладо, расстилая на сене шинель.

— А знаешь, Ладо, откуда я сейчас?

— Не знаю.

— Я вчера был в Переделе.

— В Передоле?!

— Да… Я говорил с матерью Марии.

Он молча наклонился к каганцу и пальцами, которые, казалось, не чувствовали сейчас огня, долго поправлял фитиль. Потом тихо спросил:

— Останетесь у меня?

— А поместимся?

Он не ответил. Какой-то беспокойный свет вспыхнул в его глазах. Я понял, что перед ним возникло пережитое…

Вот что рассказал мне в тот осенний вечер Ладо Вашаломидзе под шум дождя и ветра…

Глава вторая

1

Он целую ночь блуждал по изломанному бурей лесу, по такой чаще, откуда нет ни пути, ни дороги. Словно в неистовом бреду перепутались ветви могучих деревьев, тесно обвитых лозами дикого виноградника.