Клинок без ржавчины

Старик вышел на кухню. Мы с Мерабом присели на тахту и стали обсуждать, что нам делать дальше. Мераб сказал, что гораздо проще было бы ему или другому члену комитета пойти со мной и лично переговорить с генералом Леселидзе. Но это, пожалуй, не самое лучшее решение. Немцы все время держат легион на прицеле: может, что-то пронюхали или просто мало доверяют. Внезапное исчезновение легионера всполошит немцев — начнется следствие, пойдут допросы, и, возможно, где-то нитка порвется… А там, гляди, угонят легион в другое место.

Я согласился с Мерабом, и он тут же сообщил мне все сведения о вооружении и численности легиона, а главное, где и когда немцы намерены выдвинуть легион на линию огня. Подпольный комитет просил советское командование без боя пропустить легион через свой передний край и, в случае надобности, поддержать его огнем.

Мы условились, что в самое ближайшее время я вернусь сюда с ответом нашего штаба.

— Кончили разговор? — спросил старик, заглянув в горницу.

— Да, Василий Андреевич. Хорошо, что мы с тобой встретились… А вот прогоним немцев с нашей земли, пригласим тебя в Грузию и всем народом спасибо скажем… Крепко ты нам помог.

Старик сидел на сундуке, положив руки на колени, и как будто не слушал меня. Может, ему что не понравилось в моих словах?

Он поднял голову и неожиданно сказал:

— Я тогда мальчонкой был. Самый младший в семье, как говорят, мизинец. Баловали меня поэтому. Отец мой объездчиком на кордоне служил, так он, бывало, из леса никогда с пустыми руками не возвращался. То белку мне принесет, то птаху какую, а то и просто сучок фигуристый. А однажды волчонка принес, сосунка еще, незрячего.

Я схватил волчонка и в сарай. Там у нас овчарка только недавно ощенилась. Четырех принесла, а я пятого подсунул. А волчонок, видать, сильно голодный был, сразу вцепился в сосок и, когда овчарка вскочила, то он, подлец, так и повис на ней… Отряхнула его овчарка, обнюхала, покачала головой, похоже, что рассердилась, и отошла к плетню. А щенки, те сразу приняли волчонка в свою компанию и давай его катать по соломе. Им что — он маленький, и они маленькие. Им бы только играть.

Отец позвал меня и говорит: «Ты им не мешай сейчас. У них само собой все сладится».

И верно: через час какой, гляжу — лежит овчарка на соломе и все пятеро присосались к ее брюху. Сопят, возятся, трудятся вовсю.

Когда щенки подросли и перешли на самостоятельное питание, отец трех отдал соседям, а самого лучшего кобелька Шайтана и моего волчонка оставил у нас на усадьбе. Так и росли они вместе и на чужой глаз казались родными братьями, хотя один был рожден волчицей, а другой — собакой. Но я-то замечал: волчонок быстрей как-то наливался силой и с каждым днем превращался во все большего неслуха — як нему с лаской, он огрызнется и в сторону. Очень мне хотелось его приручить, да вот не вышло. Однажды вечером ушел он со двора и не вернулся. Погоревал я, подосадовал, и Шайтан наш тоже в первое время места себе не находил, а потом, как водится, все позабылось.

Прошло года два. Как-то утром отец взял меня с собой в лес. Ну и, конечно, Шайтан за нами увязался.

Оставили мы на отцовском кордоне коня и пешком направились к лесной поляне, где стояли наши ульи. Только углубились в чащу, как тропу нам перебежал огромный волк. Шайтан с лаем бросился за ним. Мы тоже побежали. Шайтан был смелой собакой, но ему еще ни разу не приходилось брать волка. И мы боялись за него.

Вдруг лай оборвался.

— Пропал твой Шайтан! — кричит мне отец, — Задушит его, проклятый.

Я побежал еще быстрее. Задыхаюсь, падаю, но бегу. Все лицо себе ободрал.

Выскочил я на прогалину и вижу: бегут они рядышком, морда к морде, хвост к хвосту — мой Шайтан и огромный волк. Пробегут немного, остановятся и давай играть. И на траве поваляют друг дружку, и зубами один другого ласково куснет. По всем своим правилам играют. Потом вскочат и снова трусят рядком.

Я опустил ружье. Это же мой волчонок! Это молочные братья встретились, одной грудью, одним молоком вскормленные.

Вот как оно в жизни бывает, сержант. А немцы, видать, до лесного зверя не доросли… Они хотят, чтобы мир рухнул. Единокровных братьев друг на друга натравливают, мерзавцы.

Мы наскоро позавтракали, Мераб побежал на утреннюю перекличку, а я решил поспать часок перед дальней дорогой.

Не раздеваясь, я прилег на тахту, но заснуть мне не удалось — за дверью послышались голоса.

— Кто там? — спросил я.

— Господин квартальный староста на сходку созывает, — сказал Василий Андреевич, открывая дверь. — Входите, входите, Леонтий Сидорович.

В горницу вошел квартальный, рослый мужчина с желтым нездоровым лицом. За его широкими плечами я увидел двух немецких солдат.

— Непорядок, Жига, — сказал квартальный, окинув меня беглым взглядом. — У тебя человек живет, а на дверях не прописан.

— Так он же не живет у меня! Переночевал и дальше… Это адыгей — торговый человек, мой давний знакомец.

— Чем торгуешь? — спросил квартальный.

Я протянул ему свою бумажку. Он внимательно ее прочитал, вернул мне и сказал:

— Покажи твой табак.