Клинок Богини, гость и раб

Отряд Бансабиры, соблюдая предельную осторожность и действуя только ночью, окольными путями держал путь к своим. Однако в одну из ночей группа Бану столкнулась с неприятностью.

– Это Ниитасы, – шепнул Одхан, прижимаясь к земле и указывая носом на горящий кострами впереди лагерь сиреневых. – По этой тропе не вернуться.

– Дождемся утра, – велела Бансабира. – Независимо от их командующего, стоит попробовать поговорить.

Ночь прошла без происшествий. Утром танша велела двенадцати бойцам личной охраны тянуть жребий – кто отправится с посланием. Участь выпала Ри, рыжеволосому бойцу среднего роста и худосочного сложения. Откуда в нем была сила, удовлетворяющая требованиям Бансабиры для ее «гвардейца», не ответил бы и человек с самым богатым воображением.

– Скажи лидеру, что прибыл с сообщением от Бансабиры Яввуз, внучки Идена Ниитаса. Я бы хотела переговорить с таном Сиреневого дома.

Ри кивнул, влез на лошадь и отправился к лагерю сиреневых, намеренно сдерживая коня по мере приближения. Обратно вернулся к вечеру, хмурый, шепнул Бану что-то на ухо, и та велела сниматься с места.

Несмотря ни на какие выгоды, Ниитас в союзе Шаутам отказал. Старые обиды были слишком сильны, а гордость неуправляема.

В это время действующий тан Ююл, поджарый шатен недалеких сорока лет, получил срочное донесение от одного из вассалов, что Шауты разорвали союз и вторглись к ним с войной. Удар в спину от давнего соседа и союзника… От выродка, в семью которого Ююл отдал двух сестер!

Чтобы усилить все приграничные гарнизоны, которые могли быть атакованы алыми, Ююл отозвал часть войск из различных укреплений в центре танаара и переместил их к рубежам. Тан Маатхас благодаря такому стечению обстоятельств смог вздохнуть спокойнее.

В самых ближних к танше рядах рассказ о проделанном Бансабирой маневре распространился подобно пожару в ветреную погоду. И каждая новая версия, слетавшая с уст двадцати шести очевидцев, обрастала все более невероятными деталями. Бану пригрозила, чтобы дальше ставки командования весть не расходилась, но удержать столько языков было невозможно.

Гобрий в ответ на нескрываемое ехидство Гистаспа отфыркивался.

Общим счетом за неполный месяц пурпурные заняли и укрепили пять не особо крепких, но выгодно расположенных наблюдательных пунктов. Ничего серьезного там не было – бродячие шайки разбойников и дезертиров разного подданства разогнать оказалось легко. Наконец, расположившись лагерем у последней заставы, перевели дух. Единственным, чему по-настоящему радовалась в те дни Бансабира, был факт, что в речной стране вроде Яса нет недостатка в пресной воде.

Прикашливая в кулаки, солдаты и селяне окрест передавали слушок, будто бы Бану Злосчастная причастна к распаду союза оранжевых и алых.

Что ж, а вот теперь самое время, размышляла Бансабира. Сейчас даже выгодно, чтобы сами рыжие и алые прознали об ее вмешательстве. Остановить бойню танам уже не удастся – месяца хватило, чтобы обозленные соседи вцепились друг в друга, как шакалы. У тысяч бойцов отныне полно поводов для мести, и если уж не полноценный конфликт, то множество мелких стычек между соседями Бану обеспечила. О восстановлении союза речи не пойдет еще долго.

В центре Оранжевого танаара между тем сидел Маатхас со своими ордами, а тут – совсем рядом – маячила еще и она, Бану, повинная в стольких горестях и в немыслимом коварстве. Конечно, нужно быть полным идиотом, чтобы рискнуть воевать на три фронта, но ведь тан Ююл тоже человек, и ему не чужд праведный гнев.

Бансабира скалилась.

Этан глубоко погряз в зиме.

Перед укреплениями выстроился пятитысячный лагерь Ююлов, и от тану поступил приказ провоцировать врага на бой. Когда наконец напряжение рыжих достигло пика, Бансабира, у которой отлегло от сердца, что удалось до нужного срока растянуть терпение своих, велела сдать занятую заставу и отойти на прежние позиции до следующего пункта.

Прежние хвалебные перешептывания сменились ворчащим бормотанием – и какого рожна, спрашивается, командиры ночей не спали над стратегиями, солдаты проливали кровь, а потом еще и горбатились с камнями да досками, укрепляя стены?!

Но сделали, как велено. Опьяненные неожиданным успехом Ююлы, оставив в занятом гарнизоне пятьсот бойцов охраны, кинулись остальной массой следом – еще бы, ведь войско Бансабиры в сравнении с их было совсем невелико! Пылающие гневом пурпурные (которых прибавилось из-за воссоединения с оставленными прежде товарищами) готовились дать стоящий отпор зазнавшимся южанам у четвертого из пунктов, но… Бану велела сдать и его.

А потом и еще два.

Грозное возмущение офицеров и солдат настигало повсюду, и Бансабире было все труднее сдерживать себя и их. В конце концов они правы: когда приказы неясны, кто станет их выполнять? Но у нее нет права объяснять решения. Того и гляди рубаки начнут думать, а этого допускать точно нельзя.

Когда лагерь встал у пятой из застав на холмах и все три тысячи бойцов вновь собрались под пурпурным знаменем, даже сотники нередко, чертыхаясь, тайком сплевывали: