Клинок эмира. По ту сторону фронта

На Лисняка точно ушат холодной воды вылили. Раскрыв широко глаза, он озадаченно глядел на Зарубина.

– Самолет, говоришь? – тихо спросил он.

– Да. Два даже.

– С Большой земли?

– Ну, конечно!

– Зарезал! Обжулил! – завопил вдруг Лисняк и, схватив со стола свою кожаную кепку, ударил ею об землю. –

Пропала пара коней! Вот подъехал, так подъехал!… Куда же мне деваться! Плакали коняшки… Придется домой на своих катушках топать.

От дружного хохота тряслась землянка.

…Около полуночи все собрались на поляне в ожидании самолетов. Лисняк волновался больше, чем другие. Их отряд не имел еще живой связи с Большой землей. В этом преимущество было на стороне партизан Зарубина. Пушкарев по этому поводу сказал гостю:

– С нами, батенька, не шути! Связь с родиной у нас крепкая. Мы там не на последнем счету.

Первый самолет подошел в двенадцать с минутами.

Сделав два круга, он пустил белую ракету и пошел на посадку.

Из самолета выбрался Гурамишвили. На петлицах его уже были знаки различия полковника. Он обнял Зарубина и

Рузметова, как старых знакомых.

– А это наш сосед, – представил Зарубин Лисняка. –

Начальник разведки отряда Локоткова.

– Ага! – воскликнул полковник. – Это то, что мне надо.

– И он тепло поздоровался с Лисняком. – А где же Пушкарев и Добрынин? – спросил он тревожно.

Ему объяснили, что секретарь окружкома и комиссар готовят почту для самолетов.

– Напрасно торопятся, – сказал Гурамишвили, снимая с себя летный комбинезон. – Я с ночевкой. Сегодня улетать не собираюсь. Надо будет только хорошенько укрыть самолеты и выставить охрану понадежнее.

– Все сделаем, как полагается, – заверил Зарубин. – А

второго самолета что-то не видно. Ожидать будем или пойдем?

– Подождем, я уже слышу его, – ответил Гурамишвили.

– Мой пилот за товарища все беспокоился. Вылетели одновременно, а потом потеряли друг друга.

Второй самолет сел через несколько минут. Из кабины его вылез пожилой, с окладистой бородкой, крупный мужчина в больших роговых очках и начал здороваться со всеми. Это был майор медицинской службы Семенов.

У доктора в руках были два чемодана, но, когда партизаны предложили помочь ему донести, он наотрез отказался.

– Никому не доверю. Сам! – коротко сказал он.

Все отправились в лагерь кроме Рузметова и нескольких партизан, которые занялись маскировкой самолетов.

Лисняк не отходил от Гурамишвили и что-то шумно рассказывал ему, обращаясь, как и ко всем, на «ты». Уже при входе в расположение лагеря он отошел от полковника и взял Зарубина за руку.

– Подвезло, брат, – сказал он радостно. – Уломал полковника. Завтра ночью к нам полетим.

Зарубин не выразил удивления. Он почему-то считал, что иначе и быть не может. Единственно, что смущало его,

– возможность посадки без предварительной подготовки аэродрома. Об этом он и спросил Лисняка.

– Дело в шляпе, – ответил тот. – Я покажу летчикам старый аэродром, которым гитлеровцы не пользуются из-за таких соседей, как мы. На него с закрытыми глазами можно садиться на любом самолете, а такая пташка, как «утенок», где угодно сядет. Надо только сейчас же послать человека наших предупредить.

В землянке, сбросив с себя полевую сумку и ремень, Гурамишвили взял Зарубина за плечо, повернул к свету, отошел на несколько шагов и внимательно стал его разглядывать.

Война наложила свой отпечаток и на молодого майора.

На его висках появились преждевременные серебряные ниточки, у губ и на лбу залегли новые морщины.

– А в общем по-прежнему хорош, – весело сказал Гурамишвили. – Ну, а что же ты не спрашиваешь?

– О чем? – улыбнулся Зарубин.

– Не скромничай! От меня не укроешься. Ну, ладно! –

Он расстегнул карман гимнастерки и подал Зарубину конверт. – Кланяется тебе твоя Наталья Михайловна и вот это письмо посылает. Можешь сейчас не читать, знаю, что пишет. Она мне рассказала, а я всем расскажу. Пишет, мол, учусь, грызу гранит науки, а ты, дорогой, воюй за меня. –

Гурамишвили рассмеялся, и в углах его глаз собрались мелкие лучистые морщинки. – В Москву мы ее определили.

На учебу, – пояснил он.

Немного смущенный, Зарубин поблагодарил полковника и бережно спрятал полученное письмо в карман.

– Многим привез письма, целый мешок, – сказал Гурамишвили. – И тебе и тебе, – кивал он присутствующим в землянке партизанам.

В землянку вошли Пушкарев и Добрынин в сопровождении Кострова, который успел уже побриться, начистить до блеска сапоги и пришить к гимнастерке чистый подворотничок.

Вновь начались приветствия.

– Ну как, высвистел своего зяблика? – поинтересовался

Лисняк.

– Конечно! Для того и сидел, – ответил Костров.

Полковник засыпал всех вопросами, и командиры едва успевали ему отвечать. Сначала он спросил о Беляке, дела которого его особенно интересовали. Потом выслушал подробный рассказ о прорыве, о событиях в городе. Наконец, его внимание привлекла история с пленным ротенфюрером, который был убит в землянке при загадочных обстоятельствах,

– Тут вы проявили неповоротливость, – сказал он. – Но выловить предателя надо во что бы то ни стало.

Услышав, как был уничтожен Чернявский, Гурамишвили удовлетворенно кивнул головой.

Герой этого рассказа, Веремчук, сидел тут же.