Клинок Императора

— Запомни меня и найди когда воскреснешь и исцелишь травмы, которые я тебе нанёс. Я буду рад снова встретиться с выродками вроде вас. А теперь почувствуй то же самое, что чувствовала та повешенная на перёкрестке цифра, та которую ты назвал ожившей виртуальной картинкой.

Кадык Арьена хрустнул, вспышка боли, и последующее удушье поглотили его сознание, заставив тело содрогаться в предсмертных конвульсиях. И прежде чем его разум поглотила тьма перерождения, он услышал последнее обращение своего недруга.

— И имя мне — Аргентум…

Глава 10. Дикие земли

Очаг полный нарубленных дров потрескивал и распространял вокруг приятный запах сгорающей древесины. Молодой кабан, нанизанный на вертел и подвешенный над огнём, истекал жиром и привносил в воздух трактира, аромат южных специй. Перед самым очагом, на потемневшей от времени лавке, восседал в одиночестве ходок. Кроме него, хозяина и прислуги, в зале никого не было.

К нему не лезли с расспросами и всячески избегали его внимания. Аура силы — заставляла неписей держаться на расстоянии. Они не боялись его, нет. Но испытывали смутное чувство тревоги, списывая его на внешний вид незнакомца и его молчаливость.

Три дня прошло с тех пор, как он покинул деревеньку разорённую отморозками-ходоками. Завернув лихой крюк по Междуречью, и постепенно выходя к границе локации, он устремился в сторону диких территорий. Потребность в припасах подтолкнула его выйти к приграничному посёлку, в котором он не планировал задерживаться, но общая усталость, как тела, так и разума, заставила его изменить решение.

И вот он уже сутки здесь. Отмыл тело до скрипа, выстирал и вычистил вещи, закупил припасов и выспался. Аватар был здоров и силён как никогда, но разум… Разум накрыла чёрная давящая сила, апатии и сомнений. Ему хотелось бесконечно сидеть перед огнём и бездумно смотреть на его пляшущие языки, но мысли, не отпускали.

Скрипнул наплечник, не прикрытый отложенным в сторону плащом. Это Хугин чувствуя настроение напарника, приземлился к нему на плечо, задев своим крылом его лицо. Нахохлившись, ворон замер и смежил веки, впадая в дрёму.

Жар, исходящий от очага, неприятно сушил кожу на лице ходока и давно уже разогрел сапоги, припекая ступни. Но сам Глиф, всего этого не замечал, погрузив свой разум в омут размышлений…

Он не стал собирать лут с мертвецов в разорённой деревне. Не стал выискивать выживших местных девчонок. Он вообще ничего не стал делать…

Просто ушёл в лес, увидев по поведению Хугина, что выживших врагов не осталось. Он знал, что ухнувшее вниз настроение это эхо отсутствия искина, но ничего поделать с собой не мог. Воспоминания о схватке не отпускали, и ещё хуже было то, что во сне они приобретали новую, недоступную при ясном и бодрствующем разуме, силу. Они приходили к нему запахом палёной плоти и слепящим посохом мага, брызгами слюны из пасти истерящего фехтовальщика и скрипом виселиц, на которых болтался он сам. Снова, как и в первые дни после того как Первоисточник накрыло импульсом, он стал просыпаться от собственного крика.

Он не мог понять изменений, которые происходили с ним, но знал их первопричину. Отсутствие ИИ посредника пагубно сказывалось на его рассудке. Теперь от остальных ходоков его отличало не только отсутствие физического тела и наличие настоящей памяти, но и отсутствие защиты разума и личности, которую остальным обеспечивали их малые искины.

В таких условиях он был обречён на изменение, как и всякий человек попадающий в стрессовые ситуации. Вот только человеком он больше не был. Слепок личности… Глиф сомневался, не понимая, что толкнуло его ворваться в ту деревню. Только ли моральное уродство, запятнавшее ту девушку на перекрёстке? Почему же тогда он ушёл, не помог остальным, считая в тот момент, что они должны сами взять судьбу в свои руки. Почему не остался и не встретил банду после перерождения у камня на кладбище? Это дало бы дополнительное время выжившим местным, чтобы тихо исчезнуть…

— Я не герой Хугин.

Ворон раскрыл глаза и слетел с плеча игрока на лавку, уселся, возмущённо растопырил крылья, злясь на неожиданное пробуждение, уже было раскрыл клюв, но каркать передумал, сложил крылья и развернул голову так, чтобы можно было таращиться одним глазом на Глифа.

— Я не герой. Я сделал это, потому что не приемлю надругательства над женщиной, но не затем чтобы спасти их. Сделал не для них, но для себя. Плохо ли это? Не знаю. Иду ли я к расколотой горе, чтобы спасти всех? Или для того чтобы стать героем в их глазах? Этого я тоже не знаю. Последнее время я чувствую себя сорванным кленовым листом, который летит туда, куда дует ветер.

— Господин? — Трактирщик был рядом, переворачивал кабанью тушу и обрезал с боков готовое мясо. Услышав краем уха голос Глифа, он принял его речь за обращение к себе.

— Я обращался не к тебе добрый человек.

— А к кому же?

— К ворону.