Клинок инквизиции

Он давно понимал: все, что происходит в Равенсбурге – все эти ведьмы, колдуны, пожиратели детей, бесноватые, сумасшедшие – звенья одной цепи. И вервольф, конечно, тоже, раз даже высший демон Марбас отказался говорить о нем. Паранормальные способности так массово проявляются у людей в особых местах. Те, у кого имеются задатки, становятся сверхъестественными существами, те, кто послабее, просто сходят с ума. Это как мутации в зоне радиоактивного излучения.

Только вот непонятно было: вервольф тоже лишь своеобразная мутация либо он все же появился чьими-то стараниями ради определенной выгоды?

Всех колдунов и ведьм, которые принесли ему клятву на крови, Сенкевич допросил лично. Под страхом смерти подданные не могли соврать – кому захочется разлагаться заживо? Никто из них не имел отношения к оборотню и не мог даже представить, откуда он взялся.

Оставалось лишь предположить, что в Равенсбурге есть еще один сильный колдун или ведьма, о которых Сенкевичу ничего неизвестно. Он регулярно погружался в транс, изучая город, отыскивая в нем всполохи чужой силы, но ничего не находил: либо неизвестный колдун был хорошо защищен, либо его просто не существовало.

Лишь над ратушной площадью по-прежнему завивался черный вихрь негативной энергии. Сенкевич знал, откуда она идет. Но что, если эта невероятная мощь закрывает от него еще одну силу? Что, если колдун обитает в ратуше? Вервольф выгоден инквизиторам – его появление развязывает им руки. Возможно, он выгоден также бургомистру – если тот склонен к казнокрадству. Сенкевич отлично знал, как пилится бабло на чрезвычайных ситуациях. Сменяются только эпохи, сами люди не меняются.

Тогда любой из обитателей ратуши мог оказаться колдуном либо нанимателем колдуна. Из осведомителей ничего выжать не удалось: один из подкупленных стражников погиб при захвате ратуши, два других, которых удалось завербовать, служить начали недавно и толком ничего не знали.

Сегодня наемники наконец схватили ближнего, и Сенкевич очень надеялся, что тот не из фанатиков. В любом другом случае дыба, кнут и раскаленные пруты отлично развязывали язык.

Клаус с наемником связали воину Христа руки, подтянули на дыбе – рыжий застонал, ощутив, как выворачиваются плечи.

– Как тебя зовут?

Вместо ответа рыжий выкрикнул ругательство.

– Упорный… – Сенкевич кивнул Клаусу. Тот подтянул веревку, выламывая плечи парня еще сильнее. – Так как тебя зовут?

– Гоззо, – выплюнул рыжий.

– Хорошее имя, – доброжелательно улыбнулся Сенкевич. – Скажи, Гоззо, давно ли ты служишь в ближних?

– Будь ты проклят!

– Не волнуйся. Мы уже прокляты, – захохотал Клаус. – Как и ты, и весь этот городишко, чтоб он сдох.

– Так давно? – Кивок, веревка натянулась еще сильнее. Гоззо закачался под потолком.

– Год почти, – прохрипел он.

Не фанатик…

– Отлично, – одобрил Сенкевич. – Так мы, пожалуй, обойдемся без кнута и огня, не правда ли?

Для наглядности Клаус продемонстрировал железный прут и сунул его в очаг.

– Не надо, все скажу, – взвыл парень.

Оставалось только удивляться, как те, кто каждый день отправляет на муки десятки людей, становятся чувствительны, когда дело доходит до их собственной боли.

– Расскажи мне об инквизиторах, – мягко попросил Сенкевич. – Какие они?

– Мы их плохо знаем, – торопливо заговорил рыжий, не сводя испуганных желтых глаз с прута, который начал раскаляться в огне. – Нас к ним почти не допускают.

– Но ведь ты же видел их? Скажи, что думаешь.

Конечно, основные сведения и характеристики Шпренгера с Инститорисом у Сенкевича имелись, важно было сравнить их со словами Гоззо, чтобы понять, лжет тот или нет.

– Брат Яков строгий, суровый. – Рыжий старался быть убедительным. – Его все боятся. Для него важна только борьба со злом, господин, он, бывает, не доест, не доспит – все колдунов вылавливает. Но он никогда никого не наказывает зря и не пытает. Старается разобраться, где колдовство, а где, может, ошибка какая…

– Ладно. А второй?

– Брат Генрих. – Парень замялся.

Чтобы поторопить его, Сенкевич спросил:

– Клаус, как там прут?

– Не надо прута! – заорал Гоззо. – Брата Генриха никто не любит, господин, и все боятся, еще сильнее, чем брата Якова. Он другой. Если что не по нему или невзлюбит кого – непременно со свету сживет. Нравится ему людей мучить, особенно молодых девок. Так и капает слюной, когда смотрит.

– Достаточно.

Парень не врал. Все так, как записано в досье. Шпренгер – неподкупный фанатик, Инститорис – подонок и садист. Только это еще ни о чем не говорит.

– Может, ты что странное за ними замечал? – Сенкевич едва не рассмеялся собственному вопросу: парочка фанатик и садист – это, конечно, само по себе не странно, абсолютно нормальное явление. – Может, кто из них любит по ночам прогуливаться?..

Такого ответа он не ожидал:

– Так оба любят, – сказал рыжий. – Мы часто видели. И брат Якоб куда-то ночью ходит, и брат Генрих.

– Вместе?

– Нет, всегда порознь.