Клинок инквизиции

– Сегодня идем в Ребедорф, – мрачно сказал Волдо. – Там стая волков объявилась. Всех овец перерезали. Жители донос написали.

– На волков? – тихо фыркнул Андреас. – Я наивно полагал, господа, что защита стада – занятие для пастухов и охотников, а не для воинов инквизиции.

– Молчать! – рявкнул Волдо. – Святая инквизиция защищает от зла стадо господне! Люди говорят, это не простые волки…

Все осенили себя крестным знамением, кроме Дана. Заметив устремленные на него взгляды, он спохватился и тоже перекрестился – нельзя отличаться от других.

– Вервольфы? – ворчал по дороге Андреас. – Невозможно, друзья мои. Вервольфы не нападают на овец, их добыча – люди. Женщины. И это вполне понятно. Я бы тоже на овцу не посмотрел… К чему, если есть прелестные юные девы?

– Что-то будет. – Ганс вдруг остановился, нелепо взмахнул пикой, словно знаменем, потом уставил ее на Андреаса. – С тобой что-то будет…

К нему подскочил Энгель, опустил пику, прошипел:

– За такие прорицания сам на костер угодишь. Связался же с вами, дураками… – Он пренебрежительно оглядел товарищей, сплюнул и отошел в сторону.

Мы ему явно не нравимся, подумал Дан. У него Энгель тоже доверия не вызывал. Какой-то незаметный, тихий, с бегающими водянистыми глазками – в общем, себе на уме. Еще он не раз замечал: Энгель словно бы кого-то боится, на улице прячет лицо под капюшоном плаща и все время воровато оглядывается. Единственным плюсом парня в глазах Дана явилось то, что он не принял участия в избиении Андреаса. Впрочем, Энгелю просто ни до кого не было дела.

Маленькая деревенька Ребедорф прилепилась к Равенсбургу, почти смыкаясь с его стеной. Отряд пришел, когда уже начало смеркаться. Серое небо сорило редкой моросью, становилось все холоднее, плащ не спасал от промозглого ветра. В деревне было безлюдно, жители попрятались в ожидании ночи. Волдо осмотрелся, подошел к самому большому дому, громко постучал.

– Кто там? – спросил дрожащий голос.

– Воины Христа! Открывай, именем Господа!

– Бог услыхал наши молитвы! – обрадовались за дверью.

На крыльцо вышел пожилой мужчина – блестящая лысина, тройной подбородок, из-под расстегнутого кафтана сыто выпирает брюшко. Он подслеповато сощурился, поднял масляный светильник. Рука заметно подрагивала:

– Добро пожаловать в Ребедорф. Я Одо Леманн, староста.

– Так это ты с доносом приходил? Что же не встречаешь гостей?

– Страшно, добрые господа… Из домов после заката не высовываемся, волки по улице бродят.

– Разве в деревне мало мужчин? Неужели нет охотников?

– Нанимали одного, – зачастил староста. – Остался на улице караулить, а наутро пропал. То ли испугался да сбежал, то ли волки его сожрали. А только, господин, ни клочка мы не нашли. И капканы ставили, но ни один волк в них не попался. Обходят. Непростые это звери, господин. Вервольфы!

Точно в подтверждение его словам издали, со стороны леса, донесся тоскливый вой.

– Слышите? – Одо затрясся, словно в лихорадке. – А сегодня ведь полнолуние…

– Ну волк воет, – равнодушно ответил Волдо. – Ты лучше скажи, знаешь ли, что кормить мой отряд, пока он здесь, должен Ребедорф?

– Да у нас уж все готово! – засуетился староста и замер, вслушиваясь в вой, который как будто приближался. Ему явно не терпелось спрятаться за дверью. – Входите, входите скорее, добрые господа!

В просторной комнате было тепло. Топился большой очаг, отбрасывая уютные блики на длинный стол, возле которого пухленькая молодая девушка в белом чепце расставляла тарелки с едой.

– Моя дочь Кильхен, – кивнул староста.

Андреас тут же приосанился, откинул с плеч белокурые локоны, с интересом оглядел аппетитную фигуру девушки. Та метнула на него лукавый и неожиданно откровенный взгляд.

– Ступай, Кильхен, – прикрикнул Одо. – Господа без тебя поужинают.

Девушка, повиливая пышным задом, удалилась за занавеску, которой была разгорожена комната. Андреас разочарованно вздохнул.

– Садитесь, добрые господа, у нас просто, но сытно, – пригласил староста.

Котел с аппетитно пахнущей мясной похлебкой, к ней – наломанный крупными кусками хлеб и вареная репа. Рот наполнился слюной. Дан уселся на длинную лавку, взял ложку…

– Помолимся, – сказал Волдо.

Проклятая забывчивость… Дан сложил перед собой руки, скроил подобающую благочестивую мину, сделал вид, что слушает слова молитвы. Вот ведь как в него врос атеизм! Вроде бы, оказалось, и ведьмы настоящие на свете есть, и колдуны, и бесы – что это, как не создания Сатаны? Но если признать его существование, значит, и Бог тоже существует. Но в него упорно не верилось.

Молитва закончилась, ближние принялись за еду.

– Уж простите, что небогато, – извинялся староста. – Урожай морозами побило. Вот, репы достаточно только. Недаром Ребедорф[13] так зовется. Но народ, кто победнее, уж голодает… Так что вы, добрые господа, в других домах хлеб не ешьте.

– Полынь? – понимающе спросил Волдо.

– И конопля, и мак – чего только не добавляют, чтобы прокормиться… А у нас хлеб чистый, угощайтесь, добрые господа.

– Скот-то в деревне остался? – спросил Волдо.

– Половину адские твари повырезали, – загрустил староста.

– Овцы есть у тебя?