Клинок инквизиции

Она весело рассмеялась, сняла горшок с огня, протянула Насте ложку:

– Ешь. Вижу же, голодная.

Настя весь день пробыла на поляне: сидела у костра, наблюдала за суетой цыган, слушала протяжные диковатые песни. Когда стемнело, Роза отвела ее к кибитке, сказала:

– Спать будешь здесь. Где место найдешь, там и ложись.

Настя забралась под полог из мешковины, устроилась с краю, завернулась в плащ. Вслушиваясь в скрип деревьев под холодным ветром, далекий волчий вой, смешки молодежи возле костров, задремала. Здесь, в этой грязной кибитке, ей было уютнее и спокойнее, чем в монастыре или доме тетушки Гретель.

Равенсбург в панике. Каждый боится каждого. Убийцу уже ищут, конечно. Только оборотень всегда будет опережать людей на шаг. Человекозверь, вервольф. Охота продолжается. В городе будут умирать молодые девушки. А лучше – совсем юные, почти дети. Тонкая кожа, нежный запах. Мягкая податливая плоть. Свежая сладкая кровь. Нужна лучшая кровь. Самая лучшая.

Сенкевич

По лесу гулял холодный ветер, раскачивал голые деревья. Снег тонким слоем покрывал палые листья, похрустывал под ногами.

– Ну и забрались, чтоб они сдохли… – бурчал Клаус, пробираясь между деревьями.

Колдуны, напуганные арестом «коллег», больше не рисковали собираться в городе. Шабаш проходил на поросшем лесом склоне горы Шлосберг.

– Ну и где они там? – возмущался теперь Клаус, то и дело спотыкаясь в темноте о вылезшие из земли корни деревьев.

– Скоро придем, – ответил Сенкевич. – И вообще, помолчи. Подумай лучше, кого вызывать будешь.

– Да им и среднего демона за глаза хватит, – фыркнул Клаус. – Самое большее, на что способны эти недоучки, чтоб они сдохли, – вытащить слабого бесенка, а может, и этого не умеют. Половина шабашей кончается пшиком. Ничего у них не выходит, только жертвы зря переводят… эх!

Он поправил за плечом мешок, из которого раздавалось недовольное кудахтанье. Демонолог до сих пор скорбел о том, что Гроссмейстер, как назвался Сенкевич, запретил приносить человеческие жертвы. Вернее, против убийства взрослого мужчины главарь не возражал, но это было сопряжено с большими сложностями: найти такого, что никто не спохватится, заманить, скрутить… Куда проще – младенцы: многие бедняки и нищие охотно продавали детей за небольшие деньги, даже не интересуясь, какая судьба их ждет. Но нет, вожак был тверд: никаких убийств женщин и детей…

– Только и знают, что «Отче наш» задом наперед читать, – ворчал Клаус. – Да кто к ним придет после этого?..

– Тише! – Сенкевич замер, прислушался.

Из-за деревьев доносились невнятные голоса. Подобравшись ближе, он увидел блики от костра. Вернулся, скомандовал Клаусу:

– Начинаем.

Демонолог достал из мешка два холста: на одном был нарисован магический круг, испещренный заклинаниями, на другом – треугольник Соломона. Прикрепил к подолу плаща пергамент с гексаграммой, такие же выдал Сенкевичу и Аарону. Повесил на шею медную пентаграмму.

– Идемте.

Втроем они вышли на поляну, где собралось человек двадцать. В руках у всех были черные свечи, впереди молодой парень держал распятие, на котором, жалко уронив голову, висел мертвый младенец.

В середине поляны горел костер, возле него на плоском камне лежала девушка в белой рубахе. Горло несчастной было перерезано. Молодая женщина в черном плаще склонилась над агонизирующей еще жертвой, собирая кровь из раны в винную чашу. Снег возле камня покрылся алыми кляксами.

Не успели, сердито подумал Сенкевич. Дали девчонку угробить, и ребенок этот…

Присутствующие, жадно наблюдавшие за сбором крови, были так увлечены этим зрелищем, что не сразу заметили чужаков. Клаус между тем, не чинясь, расстелил полотна с магическими фигурами, достал из мешка петуха и нож, ловко отрезал птице голову, окропил кровью середину пентаграммы:

– В круг!

Сенкевич с Аароном встали на середину полотна, демонолог присоединился к ним и звучным голосом завел:

– Заклинаю тебя, о дух Фурфур, всеми самыми великими и могучими именами, приди быстро и без промедления, в какой бы части света ты ни находился; дай верные ответы на мои вопросы; приди в видимом обличье, говори приветливо и разумно, чтобы я мог понять тебя…

Сектанты пришли в себя только при первых словах заклинания, обернулись, тупо смотрели на пришельцев. Как зомби, подумал Сенкевич. Что вид и запах крови с людьми-то делает…

– Взять, именем хозяина! – повелительно выкрикнула женщина с чашей.

От толпы отделились несколько крепких мужиков, двинулись к незваным гостям.

– Давай, Аарон!

Алхимик не подвел: швырнул в сатанистов давно заготовленную хлопушку, такую же, какой Сенкевич напугал Клауса. Раздался громкий взрыв, поляна затянулась дымом. Люди испуганно закричали и отступили. Альбинос даже не сбился с ритма:

– Я заклинаю и принуждаю тебя, о дух Фурфур, всеми вышеназванными именами, а также семью другими великими именами, с помощью которых Соломон связал тебя и других духов и посадил в медный сосуд, – Адонаи, Прейаи, Тетраграмматон, Анафаксетон, Инессенфатоал, Паттумон и Итемон, чтобы ты явился перед этим кругом…