Клинок мертвеца

Нахмурившись, Эремул смотрел на офицера Исчезнувших, или фехдов, как эта древняя раса именовала себя. Айзек использовал свои необыкновенные способности, чтобы годами выдавать себя за слугу Эремула, а сам между тем вел разведку в интересах своего народа и подготовку вторжения. Даже сейчас, в условиях оккупации, Айзек по–прежнему находил время, чтобы развлечь бывшего хозяина.

— Нужда в книгах отпадет, когда твой народ сделает здесь то, зачем пришел, — хмуро проговорил Эремул. — Ты сам мне сказал, что в вашем священном походе не может быть никаких исключений.

Худощавое лицо Айзека, отличавшееся угловатыми чертами, несколько сменило выражение, похоже было, что он нахмурился. Покопавшись немного в обломках, он извлек из них человеческую бедренную кость. Она выглядел так, будто ее грызли, что показалось Эремулу странным и лишенным смысла. Судья отбросил кость в сторону и устремил взгляд на юг, где в гавань входило огромное судно, равных которому Полумаг не видывал за всю жизнь.

— Прибывает Савериан, — сообщил Айзек.

— Полагаю, тот ваш генерал, — с горечью произнес Эремул.

Внутри у него похолодело. Он понял, что означает это событие. Теперь начнется полномасштабный штурм Телассы.

Как только Город Башен падет, что случится наверняка, Сонливия в качестве базы для вторжения на континент фехдам больше не понадобится. От Серого города можно будет избавиться, и все здесь погибнет.

— Генерал, — подтвердил Айзек, но его музыкальный голос прозвучал напряженно, с фальшивинкой. — Ты отправишься со мной в гавань. Я хочу показать тебе кое–что. Причину, по которой в конце концов я решил: человечество на этом континенте должно быть уничтожено.

— Твоя сестра Мелиссан уже прояснила вопрос. Перед тем как вышибла мозги Тимерусу, а твоя другая сестра освободила маршала Брака и главного шпиона Реми от их должностей и, что еще более для них прискорбно, от голов. Отрава, так, полагаю, она нас называет. Отрава, которую следует вычистить.

— Ей нравится это выражение. — Боль, прозвучавшая в голосе Айзека, вызвала невольные слезы в глазах Эремула. — Преступления, совершенные лордом–магом Мариусом, ранили мою сестру больше, чем остальных среди нас. В своем горе она обвиняет себя в смерти Адуаны и Фериана.

Полумаг раздраженно вытер лицо рукавом.

— Тебе обязательно так делать? — гневно воскликнул он. — Держи свои чувства при себе.

— Эмоциональным излучением бывает трудно управлять, — ответил Айзек. — Кроме того, оплакивать такую трагедию не стыдно.

Тонкие губы Эремула изогнулись.

— Я не пролил и слезинки, когда у меня отняли ноги. Не плакал я, и когда ваши корабли уничтожили мой дом и мое дело.

Следующие слова он прохрипел, а вновь повлажневшие глаза едва не превратили их в ложь.

— Я не смог выдавить из себя ни слезы даже по женщине, которую любил.

Он не видел Монику и ничего не слышал о ней с того дня, когда по приказу Тимеруса его арестовали по фальшивому обвинению в измене. Великий Регент сказал ему, что Моника жива и находится в безопасности, и обещал освободить ее и снять с нее все обвинения, если Полумаг примет наказание. Намеревался ли Тимерус сдержать слово, Эремулу никогда не узнать: после того как сестры Айзека выпустили на собравшуюся толпу целую армию скрытых невольников, началось что–то невообразимое. Тимерус умер одним из первых, а вместе с ним — и правда о судьбе Моники.

«Этот ишарский змей мне лгал. Он велел ее убить. Либо она пала жертвой мятежей. Моя единственная настоящая возможность счастья — и меня лишили ее. Как ног. Как достоинства. Как, черт побери, почти всего, что я имел».

Айзек смотрел на Полумага странным взглядом. На его лице появилась едва заметная новая эмоция, и ее можно было бы принять за сострадание, не кажись подобная мысль столь абсурдной.

«Они ничего не чувствуют к человечеству. Мы — не что иное, как чума, которую нужно уничтожить».

— Нам следует отправиться в гавань, — сказал Судья. Поколебавшись, он добавил: Я могу помочь с твоим креслом. Как в старые времена.

— Я справлюсь, — выпалил Эремул. — Сюда я добрался сам.