В бутерброд Женька вцепилась, осознавая, что голодна. А ведь и вправду… утром она не успела нормально позавтракать. В обед – кусок в горло не полез. А ужин… незнакомое место, кладбище… и да, съела полпачки печенья, запив молоком, и все.
– Ворона… хотя вороны черные, а ты – рыжая. Моя вот тоже вечно скандалы закатывала. Где я шляюсь? А нигде! Работа у меня! Работаю я, ясно?
Женька кивнула.
– На пять минут позже явишься, а она уже в слезах, бабу нашел. На кой мне другая, когда одна мозг выносит так, что голова поутру разламывается? А чуть что не по ней, сразу за шмотки и к маме, мол, я такая сволочь, что жизни не даю.
Он высказывал свою обиду, по-детски выпятив подбородок, моргая и шмыгая носом.
– И я потом танцы танцую, чего ж тебе, Оленька, надобно? Вернется с надутой мордой, типа, снизошла, простила она меня… как это… – он щелкнул пальцами. – Еще один шанс дала. Как будто я уголовник какой, чтоб мне шансы… и все по новой.
– И зачем ты терпел?
Женька слушала. Как-то уютно с ним сиделось на небольшой кухоньке, где помимо печи – ее надо бы побелить – и плиты имелись старый стол, пара стульев и вовсе древний шкаф с дверцами, оклеенными бумагой.
– Так люблю же, – сказал Вовка таким тоном, будто объяснял глупой очевидное. – Она ж красавица… все бабы как бабы, а моя Олька – принцесса.
И Женька вздохнула. Она сама для драгоценного была золушкой, он же, сразу и принц, и фея-крестная, требовал послушания… раньше бы задуматься, к чему все идет.
Но главное, что Вовка – не от него, Вовка сам по себе.
– Я ей звезду с неба достать готов был. Вот хочешь звезду?
– Неа. Что я с ней делать стану?
– И то верно… а ей купил… ну типа бумажка такая, сертификат, а там написано, что звезду назовут Олькиным именем…
– Романтично.
– Во! – Вовка выставил палец. – И ты меня понимаешь! Твой тебе звезды покупал?
– Нет.
– Я ж за этот сертификат бабла отвалил… чтобы не просто там, которую в телескоп только и увидишь, а нормальная, большая звезда… Олька же истерику закатила. Сказала, что я дурак, которого развели, как лоха. Обидно.
Женька понимала эту его обиду, хотел, как лучше, от чистого сердца подарок… она когда-то, на заре отношений, сидела два месяца, вышивала платки носовые, казалось, что ему понравится, если с монограммой, от души… драгоценный высмеял.
И да, было обидно. Заноза долго сидела, казалось, вышла, но нет, осталась, саднит, треклятая…
– В общем, слово за слово и новый скандал… я ее к бабе знакомиться звал. Мне баба Галя ближе всех. Думал, сведу, они поговорят по-бабьи, и Олька успокоится. А там я ей предложение сделаю… тоже придумал… у меня конь есть, белый.
– Конь?! Живой?
– Ага. В прошлом годе купил. Он спортивный, но старенький уже и на скотобойню отправить хотели. А я купил. Жалко животину. Бересклет, его так звать, Бересклетом, так вот, умнейшая тварь… баба Галя за ним приглядывает, или он за бабой Галей. Я бы сел верхом… и с букетом… а в букете – кольцо. Красиво?
– Очень.
– Вот… а она опять скандалить. Не хочет в деревню. Я ж ее сюда не жить вез! Ну побыла бы недельку, отдохнула бы… знаешь, как здесь отдыхается?
– Не знаю.
– Воздух чистейший! А озеро – прозрачное, до самого дна все видать! Глубины пару метров, а все одно видать… хочешь, я тебя завтра на озеро свожу?
Не вспомнит. Уйдет, слегка протрезвев, – хотя к чести Вовки он пьяным не выглядел – и забудет об обещании. Поэтому можно соглашаться.
– Хочу.
Не услышал.
– А она мне про Таити… Или Гаити? Или эти, Гоа. Что я на Гоа не видел? Ну да, пляжи, песочек, пальмы… так у нас ведь не хуже и ближе. Нет, ты пойми, мне денег не жаль, могли бы и на Гоа полететь, только мне ж там не отдых. А отпуск я редко беру. В общем, поссорились мы снова и крепко… Олька махнула к мамаше своей, ну а я сюда.
Он вздохнул и потер широкий лоб.
– Вот вроде и люблю… – сказал, точно сомневаясь, любит ли еще. – Но душу она мне всю вымотала… так что, Женька, не дури, возвращайся к своему мужику… скажи, что любишь, поцелуй…
…И живи в мире да согласии.
– Я его застала, – почему-то стало очень обидно, что он считает Женьку такой же истеричкой и дурой, как его драгоценная Олька. Тоже, принцессу нашел. – Вернулась, а он там… с одной… блондинкой, которая с работы.
Она заморгала, чтобы не разревется.
– Я к Ларисе и сбежала… а он следом…
– Мириться?
Вовка нахмурился. Кажется, измен он все-таки не одобрял.
– Требовать, чтобы вернулась… а когда отказалась, то… – Женька потрогала щеку. Нет, она знала, что след пощечины давным-давно сошел, но все равно чувствовала его.
– По морде, значит, – мрачно произнес Вовка и, встав, хлопнул Женьку по плечу. – И правильно, что сбежала. Ты не боись, доброе привидение, Вовка тебя в обиду не даст.
Он ушел на рассвете, который здесь случался рано. И заставил Женьку засов закрыть. И долго на пороге говорил, что всенепременно вернется, потому что обещал. А Вовка, ежели обещал, то слово сдержит. И после ухода его Женька забралась в постель. Заснула она быстро, былые страхи отступили сразу.
Кладбище? Подумаешь… где еще водиться доброму привидению, как не на кладбище?