Клинопись. Стихи (2000-2006).

Юрий Колкер

КЛИНОПИСЬ

ШЕСТАЯ КНИГА СТИХОВ

(2000-2006)

Юрий Колкер, декабрь 2005, Иерусалим, снимок Любы Локшиной

Юрий Колкер. Клинопись. Стихи (2000-2006). РИО СПб ГИПТ, 2006

В ночь на 6 сентября 2006 года в Германии умерла поэтесса Ольга Бе­шен­ков­ская. Мы не дружили, толь­ко при­я­тель­ство­ва­ли, виде­лись счи­тан­ное число раз, стихи по­ни­ма­ли на­столь­ко не­оди­на­ково, что даже не спори­ли о них, — а вместе с тем я чув­ствую, что мир без нее для меня по­мерк. Быва­ет такое между людьми одного ли­те­ра­тур­ного по­ко­ле­ния: они и не близки, а нужны друг другу. Сейчас мне кажется, что всю мою жизнь Ольга была рядом: и в 1960-е во дворце пионеров (где мы, почти ровесники, не познакомились), и в 1970-е, в поэтических кружках Ленинграда, и в 1980-е, в ли­те­ра­тур­ном полу­под­полье, в ко­че­гар­ках.

За месяц до смерти, 7 августа, она позвонила мне. Повод бы пустяшный: где-то нечаянно попали в печать ее слова о моих стихах, по ошибке редактора предпосланные не стихам, а критике на мою статью. «Я хочу, чтоб ты знал... когда меня не будет...» Причина звонка была в другом: после года раздумий Ольга решилась сказать мне, что мои последние стихи оставляют ее холодной.

Вот этот ее прощальный отзыв я и выставляю в качестве предисловия к . Никого из собратьев по перу я не пускал в свои прежние книги, ничьих предисловий не хотел, отклонял предложения, которые другие сочли бы лестными, но отзыв Ольги хочу удержать и связать с этими стихами, из которых она прочла больше половины. Я в долгу перед нею. Тридцать с лишним лет я повторяю ее строку: «В природе меньше форм, чем кажется порой...».

Ю. К.

5 октября 2006, Лондон.

Ils aiment jouer avec des couteaux.

В черный шелк азиатской ночи

Отправляюсь с ножом в руке.

Чем восточнее, тем жесточе.

Нет случайных рифм в языке.

Ночь разбуженная, былая,

Хочет будущего хлебнуть.

От Роксаны до Хубилая

Матереет сабельный путь.

Полня ненавистью аорты,

Скачут взмыленные года.

Орды гонят на запад орды,

Орды едут на города.

Наплодив сыновей в избытке,

Удальцов с головы до пят,

Катят бешенные кибитки,

Двести тысяч осей скрипят.

Гунны, гузы, авары, тюрки,

Чтобы волю свою спасти,

С лютой смертью играют в жмурки,

Развосточиваясь в пути.

Табунами даль покрывая,

Предъявляют свои права

Азиатская сталь кривая,

Азиатская тетива.

Ханы, беки и багатуры.

Угры, вскормленные с копья.

Оногуры и кутригуры.

Эфталиты. Полынь-дарья.

Я без лезвия не узнаю,

Где теперь кочевье мое,

Чьей рукой Темучин к Дунаю

Тянет Азии острие.

13 сентября 2005

*   *   *

— Я выкуплю тебя из рабства, Эпиктет!

— Согласья моего, прости, на это нет.

Не знаю даже, что ты рабством называешь.

— Помилуй! Ты весь день в работах изнываешь!

То чистишь ты горшок, то по воду бежишь,

Неоклу ты, мудрец, как мул, принадлежишь.

Тобою, погляди, и конюх помыкает!

— Какой же чепухе твой разум потакает!

Свободы в мире нет. Всяк чем-нибудь да слаб,

Желаньями томим и в этом смысле раб.

Возьми хоть кесаря. Он раб молвы и лести,

Он властолюбья раб. Не вижу в этом чести.

Я вольности другой меж смертными ищу:

Собой, одним собой повелевать хочу.

Я скромную вкушать предпочитаю пищу

И с радостью горшок за конюхом почищу,

Покуда люд честной ко мне не пристает

И мыслей сладостных не нарушает ход.

Я полон до краев. Ни теорем, ни песен

Мой разум не лишить, а телу труд полезен

Да сверх того душе блаженный ритм дарит:

Земное трудится, небесное — парит.

Размеренность волны необходима чувству.

Не в ритме ль к счастью ключ, и к воле, и к искусству?

А выкупишь меня, юнец с горячим лбом, —

И стану праздности и похоти рабом.

май 2005

КЛИНОПИСЬ

I

Жил в Согдиане поэт. Дактили не сохранились.

Имени мы не знаем. Знаем твердо одно:

Рыночный процветал в Согде язык, торговля

Бойкая шла. Согд — был. Ergo, был и поэт.

II

Ты, фарисейство, себя в счастьи мнишь благородством,

Нравственной высотой пред несчастьем кичась.

Царствуй, сытая спесь! Вдосталь собою любуйся.

До сумы и тюрьмы — ризы не запятнай.

III

Девушка плачет навзрыд: плох тридцать первый любовник,

Сердцу не больше он мил прежних, тех тридцати.

Горькая наша свобода! Зря за тебя мы сражались.

Цензор, плаха, костер — счастью служат верней.

IV

Впрямь ты готов быть вторым? В круг властителей тесный,

Цезарю поклонясь, Юлием рад вступить?

Бита карта твоя. Ты не будешь и сотым.

В дерзостном новичке дерзость нам не смешна.

V

Был ты душою велик, слабость прощал нам и злобу,

Нынче же, погляди, сам ты злобен и слаб!

— Мифом, — слышим ответ, — живы души. И ложью.

Великодушье всегда плохо осведомлено.

VI

Что? Четырех, говоришь, в мире друзей не сыщем,

Знай мы, как нас честят милые за глаза?

Полно! Каких четырех? Ты не сыщешь и пары.

Там же, где нет двоих, нету ни одного.

VII

Я не ослышался, нет? Ты живешь, ты страдаешь,

Радуешься, грустишь, — всё, чтоб стихи сочинять?

Бывший вожатый, прощай! Как дружить с гедонистом?

Цель твоя мне смешна, мир твой мелок и чужд.

VIII

Чернь легко отличишь. Ей, боящейся света,

Довод, ясный, как день, — что волкам головня.

Вы, властители дум, льстили тьме! Пожинаем