Клёст - птица горная

— Да, конечно… погибли. Только господин Механикус не смог точно сказать, сколько именно людей помогали его спасению: 3, 4, 5 или сколько? Не мог даже сказать: погиб его напарник или нет? — если нет, то он мог попасть в плен, а это — угроза потери большого количества ГОСУДАРСТВЕННЫХ секретов… вы понимаете, что благонадёжность господина Механикуса из-за это — под большим вопросом? И благонадёжность того, кто ему помогал…

— Т. е., ордена мне не будет? — спросил я раздражённо, не совсем отошедший после ночной пьянки.

Плешивого изумила моя наглость:

— Молодой человек! Вы должны благодарить Богов, что к Вам пока больших претензий не имеется!

— Слава Пресветлому! — я благовейно вознёс глаза к потолку.

— Кстати: господин Механикус сегодня утром сам лично попросил перевести Вас в его распоряжение — для охраны. Так что сдавайте свой десяток и принимайте новый — там как раз одного десятника пришлось выгнать…

— Может, хотя бы премию подбросите? Дляобустройства на новой должности.

— Бухгалтерскими вопросами наша служба не занимается. Если ваше командование сочтёт возможным — то ради Бога, — сухо ответит Плешивый.

— Но Вы ведь могли бы замолвить своё словечко… все-таки — спасение авиатора!

— Во-о-о-о-о-н! Бога душу мать!.. — взбешенный Плешивый подскочил, трахнул по столу кулаком…

…, и я снова удивительным образом оказался снаружи шатра, совершенно не помня, как уходил. Волшебники, блин! И грошика ломаного у таких никак не вырвешь, как кость у голодной собаки.

— Пошли, Чалка! Ну их… не любят нас тут.

Она фыркнула.

Не успел я как следует подумать о том, чтонужно сделать для перехода на новое место, как из города вернулся Штырь. Да, очень рано. И, да, с редким трофеем…

Он вёл за руку девчушку лет шести, с белокурыми волосами и огромными голубыми глазами на круглом личике. Она явно жила в небедной семье: её розовое платьишко имело пышный подол, да и башмачки были добротными, — с массивными, надёжными медными пряжками. Пожалуй, если ей замереть неподвижно, то простодушный прохожий скажет, что это — кукла, очень богатая и редкая кукла.

Вот только это небесное создание оказалось перепачкано кровью, грязью, пылью и сажей так, что, как говорится, и мать родная не узнала бы. Божественные волосы спутались, а изорванное платье имело плачевный вид.

Собственно, одежда, причёска — это всё ерунда: любого можно отмыть, приодеть и причесать. Хуже всего было другое: ребёнок был напуган до глубокого шока и подавленно молчал, не в силах вымолвить ни слова, и только смотрел на мир огромными глазами, в которых отражался пережитый ужас, прижимаясь к бедру Штыря, сжимая своей ладошкой его лапу.

— Это что такое? — спросил я, потрясённый едва ли не настолько же, как бедная девочка.

— Вот… нашёл… родителей потеряла…

— А… ты совсем дурак, что ли?!! Зачем притащил ребёнка в лагерь с мужиками?!!

— Тут такое дело, командир, — замялся Штырь. — Я, этого… уйти мне надо. Вот возьму малышку — и пойдём с ней вглубь Ледогории, где войны нет…

— Штырь, дорогой мой, — я совсем свалился на простецкий жаргон, не в силах вести разговор в командном ключе. — Тебя вчера по башке ничем не били, нет? Может, тебя контузило, а я и не в курсе?

— Не надо, командир, — тот покачал головой. — Я серьёзно. Смотри сам: война окончится — и куда мне? Служить, смерть искать? — это тошно. Если бы с тобой — тогда да, но ты ведь свалишь от нас — и всё. Снова стать «лопухом»? Старые дружки придут, будут чего-то от меня требовать, понты гнуть, и я опять покачусь по той же дорожке. А это — ещё более тошно, чем воевать…

Хм, рассуждает, вроде бы, вполне трезво.

— И что дальше? — поторопил я.

— Вот я и решил: надо начинать новую жизнь, и там, где меня не знают и вряд ли найдут. Ледогория — самое то: до неё пока дойдёшь, — все башмаки истопчешь. И начинать надо с чего-то хорошего, чтобы по людски. Я — не Кашевар, изысканную стряпню делать не умею, но уж дрова-то наколоть смогу: слава Богам, — армия научила кое-чему.

Вот я и решил: стану отцом этому ребёнку. С ней ледогорцы меня где хочешь примут, и миску каши дадут: я буду всем говорить, что служил наёмником в ледогорской армии, что нас разбили, а мне удалось спастись и ещё ребёнка вытащить. А я уж постараюсь ей на приданое накопить, чтобы замуж достойно вышла. Расшибусь, но сделаю.

Он говорил с такой душевной прямотой, что меня пробрало до костей. Я бросился в палатку, сунулся в мешок, достал кусок копчёного мяса и вынес его малышке. Она недоверчиво посмотрела на мою руку, потом подняла глаза на лицо Штыря — тот кивнул. Девочка взяла мясо, сунула в свой коралловый ротик, принялась старательно, аккуратно (как настоящая дворянка!) мусолить, не в силах разгрызть твёрдый мясной сухарь сразу.

— Ты точно уверен, что хочешь ЭТО сделать?! — жёстко спросил я.

— Да. Пора начинать жить так, чтобы тебя уважали, а не боялись. Эта девочка — мой шанс, сам Пресветлый позволил мне её спасти. Это — его знак.

Он взял малышку на руки и посадил себе на локоть. Она внимательно посмотрела на его шею, провела пальчиком по его похабной татуировке и вдруг сказала:

— О, змейка…