Клёст - птица горная

Путь показался мне определённо знакомым. Правда, в первый раз я проехал по нему с мешком на голове, а сейчас мог свободно вертеть головой. А виды открывались удивительные…

Мы углубились в ущелье, на дне которого шумела речка. Будь она в долине, про неё презрительно сказали бы, что она и курице по колено. Однако, в горах картина разительно отличалась: вода неслась с огромной скоростью, а, так как на пути постоянно встречались валуны, торчащие выше поверхности, то поток разбивался в бешеную пену, не успевающую снова стать водой. При этом от реки ощутимо тянуло снеговым холодом: не смотря на летнее солнце, я ощущал, как озноб неумолимо вытягивает из меня тепло.

На противоположной от нас стороне склон покрывали плоские камушки, среди которых чахли стебельки невысокой травы. Среди неё выделялись невысокие цветочки с фиолетовыми шапочками; подозреваю, что именно они давали одуряюще-пряный аромат. На нашей стороне трава оказалась гуще и сочнее; подняв голову, я увидел овечью отару, среди которой столбом застыл пастух, явно старый на вид. Интересное дело: наши деды сидят на завалинках, байки травят, а этот по горам овец гоняет. Кстати, я впервые в жизни увидел, как пасётся стадо в горах, где нашему человеку можно запросто ноги переломать.

Чем-тоэтот пастух напоминал монаха, поскольку оделся в длинный балахон из тонкого войлока с накинутым на голову капюшоном. В руках старик держал недлинное, чуть выше своего роста, копьё. Пожалуй, если его воткнуть в грунт, а сверху нацепить балахон, то получится неплохое укрытие от дождика…

Тот, что ехал впереди всех, поднял руку и что-то крикнул деду. Тот даже не шелохнулся. Кричавший, тем не менее, совершенно не опечалился и больше ничего не орал. Ехавший сзади меня вообще промолчал.

Наконец, заехали мы в селение. Новые крепостные стены у него не появились, а старые, высотой с человека, остались неизменными. Я мысленно воздал хвалу Пресветлому: меня ведь могли увезти куда угодно, а жаловаться некому. Теперь же осталось только вздохнуть с облегчением, произнести ритуальные слова благодарности своим провожатым и шагнуть к жилищу моего старого приятеля.

В отличие от крепостной стены, жилище Кудрявого претерпело разительное изменение. Оно стало явно наряднее: теперь на некоторых стенах красовались ковры, на которых висели клинки разных форм и длины в богатых ножнах чернённого серебра. Хозяин поднялся с ковра на полу и шагнул навстречу мне.

Сначала мне показалось, что у жилища сменился владелец: шедший навстречу мне оказался лысым, как куриное яйцо, и с солидным брюшком. Но вот на его лице растянулась улыбка, приподнимая усы, он раскинул руки для объятий…

— Кудрявый!.. Да чтоб тебя,…- я понял причину веселья моих проводников.

— Ай, Клёст, зачем так говоришь?!

Мы крепко обнялись.

— Неплохо устроился, — заметил я, усаживаясь на пыльный ковёр с непонятным рисунком, впитавшим запах пота, дыма и жира.

— Да, приходится… Я же теперь тут самый главный!

— Иди ты!

— Чтоб я сдох.

Молоденькая беременная женщина расставляла нам деревянные блюда с горячей бараниной, тушёной в винограде с луком и пряными травами, принесла поднос с лепёшками, пахнущими дымом, серебряный кувшин вина, — я как раз успел к ужину. На мой молчаливый вопрос Кудрявый пожал плечами и картинно вздохнул:

— Ах, что делать, что делать… жизнь такая тяжёлая штука — нужно соответствовать положению. Пришлось брать вторую жену — дочь весьма уважаемого тут воина, будь он трижды неладен. Что дочь, что её отец — оба настырные и права качают, как твои качели. Всю плешь мне проели, паразиты, — он горестно провёл ладонью по своей макушке. — А я тут один разрываюсь на всех жён, детей, на клановые проблемы и разборки, торговлю. Ещё и судить иногда кое-кого приходится… Таков уж удел моего несчастного народа: терпеть тяжёлые невзгоды и нахальные наезды, а от судьбы не скрыться даже в самых высоких горах, — поверь мне, друг.

Он уныло повесил свой крючковатый нос. Да, тяжко ему тут жить и пить на серебре…

— За удачу и везение! — я поднял наполненныйсеребряный кубок.

Мы чокнулись и отхлебнули. Я вспомнил про свой подарок главе клана и развязал походный мешок. Что ж, жилище Кудрявого украсится ещё одной железякой. Судя по его брюху, мой приятель предпочитает делать дела не в сражениях, а в разговорах. Интересно, как местные горячие джигиты, любящие драться и задираться, терпят такого ханыгу. Впрочем, Кудрявый был отнюдь не мирной овечкой, и на моей памяти убивал людей очень даже лихо и хладнокровно — готов поспорить, что даже с пузом он даст фору иному горному забияке. Пожалуй, в здешних местах и впрямь невозможно найти более подходящую фигуру для управления.

— Иной раз думаю: а не послать ли их всех… ко всем, — он подпер голову локтем. — Взять меч, сесть на лихого коня — и всем до свидания! А потом как подумаю: это же всё опять от нуля начинать; мои сыновья растут дикими волчатами и для житья без гор не приспособлены: в городах им тошно. Всю торговую сеть придётся бросить, вообще всё бросить: то, что годами создавал своими руками и… хм, не руками тоже.