Он даже по плечу меня не хлопнул — явный признак серьёзности его слов. Я сначала был зол на него из-за того, что он не отнёсся серьёзно к боевому оснащению второго своего десятка, ставшего моим, но, поостыв, решил не судить его строго: если такого, как Пахан, сразу же прибьют в первом бою — туда ему и дорога, да и потеря Бима с Бомом не есть великая трагедия для их Родины, — ну, разве что пара девок всплакнёт по причине того, что не стало бравых любовников, — простых и прямых, как винная пробка. Если кого и жалко, то лишь Кашевара.
Я продолжил изображать придурковатость, простодушно улыбнувшись в ответ:
— Если перережут, то для вашей Божегории невелика потеря: я же иностранец. Заодно и башка болеть перестанет. Я их насильно в армию не тянул, но, раз сами пришли, то пусть осознают, что тут — всё-таки АРМИЯ, а не балаган. Потом ещё спасибо мне скажете.
— Ну, я тебя предупредил… — он сокрушённо покачал головой.
Я боялся, что моя команда догадается, что у меня все дома, и поэтому старался общаться с людьми как можно меньше, ограничиваясь армейскими взаимоотношениями. Но мордовать Кашевара по полной духу не хватало: привык я, знаете ли, за годы службы в научном городке к хорошей кормёжке. Поэтому я и бревна ему подбирал полегче, и шпынял поменьше, а, когда язвительный Шестёрка начал мне втирать про известных любимчиков, то я ударил его ладонью по уху сверху вниз и гаркнул, что Кашевар — это хранитель нашего брюха, и в бою его нужно спасать в первую очередь, а я как-нибудь и сам выкручусь.
— Всем понятно, недоделки убогие?!
— Так точно, господин десятник!
Ишь ты, научились-таки гаркать быстро и в один голос… после того, как я врезал одному-другому по морде за промедление. У Кашевара фингал сходил на нет, на желтизну, а остальные, наоборот, могли похвастаться свежими оттенками.
На пятый день меня позвали к командиру легиона. Меня, простого десятника. Через шапки центуриона (сотника), хирдмана, миллефолиума (тысячника). Ну, кажется, я отмучился… или выгонят, или посадят.
Шатёр командующего был сделан из шёлка, крашеного в такой же солдатский зелёный однотонный цвет. Его по центру подпирали аж три шеста в ряд — там запросто могла бы заночевать целая сотня. Вестовой довёл меня до порога и представил часовым:
— К командующему. По личному указанию, — и подтолкнул в спину.
Я вошёл внутрь.
У дальней от входа стены стоял круглый стол, накрытый картой как скатертью. За ним вразвалочку сидел подтянутый старик с внимательным взглядом из-под белых седых бровей, гладко выбритый. Над столом висело несколько закрытых фонарей, освещавших ближний круг, лица хозяина шатра и двоих молодцеватых адъютантов.
Пока я шёл к нему, успел оглядеться. В шатре имелось несколько тумбочек, на одной из них располагались бритвенные принадлежности: чаша, зеркальце, помазки с мягкой щетиной, разноцветные баночки — надо полагать, с мылом и кремами. Справа и слева вдоль стен имелось несколько заправленных лежанок, но какая именно командирская — не понять. Может, он их по очереди использует. Белое постельное бельё оказалось дорогим хлопковым, но, по счастью, без кружавчиков. Пол выстилали войлоки, памятные по жилищу Кудрявого; отчётливо витал запах варёной баранины, усиливающий сходство. По стенам тут и там висело самое разное холодное оружие, которым можно было бы вооружить полусотню, чем-то напоминающее экспонаты дворянских замков. За каким лешим командующему требовалось такое количество смертоносного железа, — оставалось только гадать.
— Клёст, по Вашему приказу! — послышался вослед крик вестового.
Складки на лице старика сместились, словно змеи, устраиваясь поудобнее. Он сидел в наглухо застёгнутом мундире из тонкой шерсти, что я для себя объяснил лишь тем, что старческая кровь плохо греет даже в самый жаркий день.
— Клёст, Клёст… — пожевал тот губами, словно пробуя моё имя на вкус. — Это ведь ты в первый же день покалечил двух солдат? А потом угрожал смертью полковому интенданту? Говорят, ты слишком жесток со своими подчинёнными, и с головой у тебя не всё в порядке. Это правда?
— Так точно, Ваше сиятельство! — лихо ответил я, придурковато улыбаясь.
— Ну-ну… — продолжил тот, мелко покивав подбородком. — А знаешь, что за это тебе полагается?
— Готов отказаться от службы, Ваше сиятельство! Без выплаты зарплаты! — я вытянулся в струнку. — Разрешите идти?
Старик опешил, адъютанты изумлённо переглянулись. Командующий неловко встал, одёрнул мундир и вышел из-за стола мне навстречу, показав небольшое брюшко и невысокий рост. Остановился в трёх шагах, внимательно разглядывая мою фигуру.
«Ой, мама, а не под военный ли суд он хочет меня подставить?»
Когда-то у меня случались тесные общения с представителями закона, и, должен признаться, тёплых воспоминаний они мне не оставили. А вот штрафной десяток помнился во всех красках.
— Я попросил уточнить всё подробно, — продолжил хозяин шатра. — И даже сам лично посетил твои занятия…
— !!! — я вытянулся ещё круче.