Клипер «Орион»

Фон Гиллер далеко не был трусом, по сейчас перед явной угрозой смерти он еле держался на «скамье подсудимого» и попросил воды.

У него спрашивали имя, фамилию, год рождения, местожительство до призыва на флот, семейное положение — все как на суде. Старший офицер зачитал короткий обвинительный акт:

— Вам предъявляется обвинение в шпионаже и попытке нанести ущерб и даже уничтожить корабль и людей, которые спасли вас от смерти. Суд располагает доказательствами виновности подсудимого, бывшего командира немецкой подводной лодки У-12 капитана-цур-зее барона Фридриха фон Гиллера.

Вызывались свидетели: юнга, матрос Феклин и еще радист, он же переводчик; были зачитаны четыре расшифрованные телеграммы, в одной из которых давались указания рейдеру захватить русский военный клипер «Орион» и действовать в отношении экипажа по своему усмотрению.

Вторая шифровка была донесением командира крейсера Рюккерта о том, что он «сближается с русским судном и захватит его в ближайшие сутки».

Третья шифровка — тоже донесение в штаб имперского флота — сообщала о печальном состоянии крейсера, потерявшего скорость вследствие изношенности машин и котлов, ограниченных запасов продовольствия и пресной воды.

В четвертой шифровке, переданной с подводной лодки У-32, курсирующей у берегов Британии, капитан Берман доносил об успешном потоплении тральщика.

Обвиняемый не признал себя виновным и довольно логично опроверг все обвинения. Он не знал и не мог знать, что где-то в океане находится крейсер, принадлежащий германскому военному флоту, телеграммы о русском клипере переданы, как заявил радист, Гамбургской радиостанцией. Последнее лишь свидетельствует о блестяще поставленной морской разведке, к которой он, капитан-цур-зее фон Гиллер, к сожалению, не имеет никакого отношения. Что же касается того, будто оп мог передать координаты клипера, то, во-первых, он их не знал, а во-вторых, он не умеет пользоваться радиоаппаратом в такой степени, чтобы передавать телеграммы. То, что он иногда надевал наушники, чтобы послушать «шумы в эфире», так на это дано разрешение командиром клипера. Что касается обвинения в укрытии шифра, то он, как офицер немецкого флота и честный патриот, не обязан был раскрывать эту тайну, в противном случае он стал бы изменником своей страны. К тому же в его записной книжке находился не полный шифр, а только часть его, он хотел переписать его весь, как намять о войне, зная, что она скоро окончится, и успел переписать только часть, катастрофа субмарины помешала осуществить это намерение. Шифр полностью восстановил уважаемый радиотехник, что надо считать далеко не заурядным явлением, и он поражен способностями этого выдающегося математика…

В конце судебного заседания подсудимый совсем оправился и на вопросы стал отвечать с улыбкой и сбивал свидетелей ловко поставленными контрвопросами.

— Прямо, как змея, из рук выскальзывает, — раздался голос Зуйкова. — Да что с ним время тянуть…

Командир призвал Зуйкова к порядку и объявил, что суд уходит на совещание для вынесения решения.

В своем салоне, за круглым столом, Воин Андреевич сказал:

— Плохие мы судьи. Обвинения рассыпаются. Нет неопровержимых улик. Я почти не сомневаюсь, друзья мои, в его виновности. Все же мы не можем оставить без внимания то обстоятельство, что обвиняемый не по своей воле попал к нам, и поэтому отпадает обвинение в «проникновении в воинское подразделение с умыслом сбора секретных сведений». Действительно, у него находилась часть шифра, но с ее помощью трудно составить вразумительное донесение. Даже невозможно! И хотя Герман Иванович уверяет обратное на основании своих действительно недюжинных математических способностей, все же подобное уверение не может служить доказательством в суде. Очень зыбко построены наши обвинения в том, что он проник в служебное помещение, то есть в радиорубку, с целью передачи шпионских сведений. Дело в том, что я разрешил ему посещать Германа Ивановича и слушать там в его наушники. Затем эта злосчастная записная книжка. Он говорит, что мог забыть свою книжку в прежний приход в каюту или потерять ее. То, что он так небрежно обращался с записной книжкой, якобы не придавая ей особой ценности, тоже говорит в его пользу. Понимаю, друзья, что вы сейчас думаете, слушая мою якобы оправдательную речь. Но мы обязаны строжайше подойти к решению о виновности. Безусловно, человек он не вызывающий особых симпатий, и все же так нельзя. Ведь мы должны или оправдать, или повесить его на рее как шпиона.

— Он бы нас не помиловал, — сказал старший офицер.

Старший механик Андрей Андреевич Куколь развел руками:

— Действительно, загвоздка! Будто бы и виноват, а улики зыбкие. Злосчастный шифр ведь у него неполный, да и никто не подтверждает, что он сочинял по нему телеграммы, так что я целиком согласен с мнением Воина Андреевича и думаю, что у нас пока нет оснований применять строгие меры. Вот так, господа! — Андрей Андреевич вспотел от волнения и стал вытирать лицо и лысину большим серым платком.

Старший офицер встал: