Клипы

На улице шел снег. Темные громады домов тяжело глядели на мостовую, освещенную редкими фонарями, от которых хотелось спрятаться. Со всех сторон дышало небо.

Сперва Евочка пугалась того, как хрустит снег, и пошла было тихо-тихо, и вдруг застыла и слушала. А потом она видела свое лицо в окне автобуса, и лицо ее летело сквозь огни и казалось тонким, как фольга. Еще потом ей было холодно, где-то вдалеке лаяли собаки, а она стояла возле маленького деревянного домика с завалинкой, и над крыльцом горела лампа, а затем в каком-то углу был человек - он стоял весь черный, и Евочка тихо и с напряжением прошла.

А потом она уснула и думала, что сидит в постели своей, аккуратно положив руки на одеяло, и приходит мама, и улыбается, и смотрит на нее вдруг пристально, щурясь, тяжелым взглядом, а после смеется и шутит, и внезапно быстро и больно кусает ее за палец, а Евочке страшно, и душно в горле, но ей хочется, что это не по правде, и она, сдерживаясь, чтоб не заплакать, шепчет: "Мама, ты маленький тигренок, да?"

А еще потом она была в детсаду и сквозь туман слез видела худенькое, белое лицо какого-то мальчика, и стояла посреди комнаты железная печка, и мальчишка этот схватил в зубы алый уголек и шумно вдыхал и выдыхал воздух, отчего уголь белел и переливался волнами жаркого огня, и пугал Евочку, а затем какая-то девочка с большими черными глазами и все они сидели рядком на стульях, и девочка страшным шепотом рассказывала, что у них дома жили за ширмой две тетеньки, и они, эти тетеньки, приводили к себе людей и отрезали им головы, и прятали в погреб, а папа ее пошел к ним и топором убил их...

Впечатление чего-то странного, что было связано с ее сновидениями, охватило Евочку с первых же секунд пробуждения.

А сны-то ее были: гладили ее лицо, от уголков глаз и к вискам, чьи-то жесткие, с шершавинкой, царапавшей кожу, пальцы... Большие очки с мерцавшими в стеклах длинными белыми окнами... И неслись приглушенно, точно из соседней комнаты, в сон ее навязчивым рефреном слова, торжественно декламировавшиеся дребезжащим старушечьим голосом: "Кохда сама сутьба пряшла за нами, как сумашеший з бритвой на руке..."

И было еще... Да, самым тяжелым и мучительным ощущением ее сна было чувство, будто она упала на землю с какой-то страшной высоты и лежит теперь, вздрагивая всеми разбитыми руками и ногами, а летит под нею в головокружительной глубине небо, серое в яблоках, и последнее, что она помнила, - как скрутил ее приступ одуряющей тошноты, и уперлась она затем пятками в землю, и ушли ее ноги далеко-далеко, словно она выросла вдруг на всю земную твердь...

Ева открыла глаза. В высоких окнах с открытыми форточками, в белых тюлевых занавесках дрожал желтый солнечный воздух. И тут же раздался голос:

Я пришел в твой мир облаков по колени...

Она повернулась, чтобы взглянуть на говорившего. За столом, у окна, с папироской в руке сидел клоун. Самый настоящий - с красным носом, рыжей копной волос, облаченный в голубой, с блестками, халат. Клоун подмигнул ей, приложил к губам папироску, выпустил длинную струю дыма, отчего солнечный воздух у окна задрожал и окутал клоуна золотым облаком, и сказал старушечьим голосом:

...Где лежат от звезд цветные тени.

Солнце лежало на всем, как масло. Стекало со стен и брызгалось на деревья желтым, сладким кремом. Евочка никогда не думала, что пыль может быть такой красивой, и мальчик на велосипеде, тащивший за собой пыльное облако, окрашенное солнцем в огненный шлейф, показался ей вылетевшим с той стороны планеты.

Они шли по аллее сада. По обеим сторонам били фонтаны, на деревьях пели птицы. Маленький Винни-Пух, угрюмо сгорбившийся на скамейке, увидев их, встрепенулся, подбежал к Евочке и протянул ей мягкий, румяный персик.

"Возьми", - сказал клоун.

С большого дерева внезапно спрыгнула резиновая обезьяна и с важным видом подала Евочке грушу. Вскоре уже со всех сторон бежали к ней игрушечные зверьки и несли ей то виноградные гроздья, то сливы, то абрикосы...

"Ой, хватит..." - растерянно пролепетала Ева.

И тотчас все звери исчезли.

"Смотрите! - закричала Евочка в восторге. - Смотрите - папа!"

И верно - мелькнул меж деревьями папа Юра. Мама Мара вышла из-за дерева и сурово проговорила:

"Это еще что за фокусы! Отдайте ее немедленно!"

"А вам не кажется, - возразил ей клоун, - что ваша дочь может быть счастлива только так вот, а?"

"Моя дочь и так была счастлива! - закричала мама Мара. - Что вы можете знать о том, что такое счастье?!"

"Счастье, - вежливо ответил клоун, - это когда то прекрасное, что есть в человеке, находится в гармонии с окружающим".

Мама Мара беззвучно открыла рот и растаяла в воздухе.

Исчез и клоун, а Евочке уже виделся дождь в белой, с облупившейся эмалью, бабушкиной бочке, где билась чеканная рябь капель, и монотонный бред воды, крошившейся о листву, о камни на дорожке сада, все больше и больше погружал ее в странное, такое наполненное оцепенение, когда казалось, что стоит протянуть руку - и рука твоя повиснет, бесплотная, как облако...