Ключ

– Какие документы? У меня при себе ничего нет.

– А студенческий где?

Алмаз вспомнил, что оставил сумку с книгами и документами возле аудитории. Нет уж, бегать туда-сюда он точно не будет! Зажав в руке ключ, Галиев резко развернулся и быстрым шагом направился к лестнице – у лифта было слишком много народа.

Андреева опешила, но мгновенно пришла в себя и кинулась за студентом.

– Парень, парень! Стой, тебе говорят! Давай документы!

Она бежала, насколько позволял ей это делать возраст. Догнав юношу у лестницы, Галина Михайловна схватила его за расстегнутую болоньевую куртку.

– Отдай документы!

Галиев рассвирепел, глаза налились кровью, как у бешеного быка. Он терпеть не мог, когда его хватали за одежду.

– Да отстань ты!

И, не помня себя, Алмаз схватил уже белую от страха старушку за руки и со всей своей двадцатилетней силой оттолкнул от себя. Галина Михайловна сразу же упала на бетонный пол, скривилась от боли, заохала, застонала, хватаясь руками за поясницу. Ее тотчас же окружили студенты, помогли подняться, а на бедолагу Галиева устремились десятки недоумевающих глаз…

– Ты что, мужик, с ума сошел?

Не будь никого вокруг, и Алмаз сам бы помог Андреевой подняться и постарался бы хоть как-то вымолить у нее прощение. Негодующая толпа, стоявшая за плачущей вахтершей, смутила его. В отчаянии он решился бежать на тринадцатый этаж. Бежать что есть мочи, без остановок, как маленький ребенок, совершивший проступок, пытается убежать от наказания взрослых. Девятый… Десятый…Уже двенадцатый, и вот, наконец…Во рту все пересохло, сердце учащенно бьется, его фразы, брошенные сокурсникам, сбивчивы и неясны:

– Я… меня…сейчас…это… милиция …приедет.

Дрожащими руками Алмаз сумел открыть аудиторию, бросил на стол проклятый ключ и уселся за парту, обхватив голову руками.

Лекция началась. Преподаватель Валитова Резеда Габдулхаевна, посмотрев на себя в зеркало и поправив на голове копну седых волос, стала рассказывать о творчестве драматурга Александра Островского. В этот момент дверь осторожно приоткрылась и вошла, сильно хромая, Андреева, белая, как смерть. Глаза ее, словно глаза инквизитора, не выражали ничего, кроме желания жестоко карать. Она молча остановилась возле Галиева. Студент встал и обратился ко всем, кто находился в аудитории:

– Простите меня, пожалуйста, я толкнул вахтера, забрал ключ и ушел.

– Не ушел, а во всю прыть ускакал, а я упала, ударилась и теперь вот ходить не могу. Все-все отнимается, кости болят, поясница болит, – плачущим голосом выпалила Андреева, но тут же строго спросила:

– Фамилия и курс!

Резеда Габдулхаевна попыталась заступиться за студента. Молодой человек  был ей симпатичен, на лекциях и практических занятиях проявлял жгучий интерес к новой теме, принимал участие в научных конференциях и, похоже, всерьез решил заняться исследованием психологии художественного творчества:

– Извините его, пожалуйста, он хороший, хороший!

– Хороший, тоже мне! Он преступник и не одного человека еще убьет. Повторяю вопрос: фамилия и курс? Буду подавать в суд, у меня много свидетелей. Это что же такое получается: над пожилой женщиной станет издеваться каждый, кто захочет. Так что ли? Фамилия и курс!

– Галиев, четвертый курс. Можно, я вам все объясню!

– Ничего объяснять не надо! Будешь по суду возмещать мне моральный ущерб!

– Что вы хотите?

– Чтобы тебя, разбойника, наказали по всей строгости!

Галина Михайловна вышла, захлопнув дверь. Алмаз в подавленном состоянии сел на место. Расстроилась и преподаватель:

– Идите, уладьте все. Зачем вам лишние скандалы?

Выйдя в коридор, Галиев чуть не столкнулся со своей сокурсницей, Кассандрой, опоздавшей на лекцию. От нее несло табаком и перегаром.

– Кассандра, меня, наверное, сейчас в милицию заберут!

– А что такое?

Алмаз рассказал ей все.

– Да брось ты! Иди скорее за ней, купи какой-нибудь торт, и все на этом!

Алмаз крепко задумался. Действительно, а чем не выход: дать вахтерше денег или сунуть коробку конфет…Вот они – спасительные кусты, где можно спрятаться от тревог. Правда, разум-предатель упрямо твердил юноше, что для него этого будет слишком мало.

По утрам, шагая в университет, Галиев постоянно встречал на улице оборванную старушку, которая, прислонившись к фонарному столбу, робко протягивала прохожим трясущуюся руку в надежде получить заветные монетки. Иногда он давал ей денег, но каждый раз виновато прятал глаза. Алмаз не чувствовал, что делает добро. Ему казалось, что этого недостаточно: бросить медяки и уйти, тем самым откупившись от собственной совести. Немного успокаивало то, что в одиночку ничего нельзя сделать в стране, где нищета и страдания стали привычным состоянием людей и встречаются на каждом шагу. Может быть, и не надо стремиться спасти весь мир, а помочь хотя бы одному конкретному человеку? Эх, если ты поступил, как последний негодяй, найди в себе силы по-человечески исправить последствия своего проступка.