Ключ дома твоего

Пошатываясь, шел он к себе домой, в квартиру, которую ненавидел. Здесь он еще больше чувствовал свое одиночество и отрешенность. Никто из соседей ни разу не постучал в его дверь, никто не попросил у него что-либо. " Ненавижу, - бормотал он себе под нос, -всех ненавижу". Отшатывались от него редкие прохожие, крепче прижимались к руке своих кавалеров женщины, а Гурген мутным взглядом скользил по ним и шел дальше. Вот и знакомый переулок, еще шагов сорок, он мерил их уже сотни раз, и поворачивал он к себе во двор. Давно уже он не пользовался своим ключом, не открывал парадный вход. Зачем, рядом общая проходная всегда открыта, надо только пройти мимо мусорных баков и уже со двора повернуть в свою парадную, так быстрее, и с ключами возни меньше. Вот и поворот во двор, темно только, надо сказать, чтобы повесили лампочку. Кто это тут, интересно. Почему он идет прямо на меня? Что это у него блеснуло в руке? А кто это сзади? Что? О-ох. Нет. По-че-му...

Две тени, что метнулись в темноте к Гургену, на секунду окружили его. В следующий миг один отбежал и открыл дверь туалетной комнаты, что была справа в метрах пяти от входа, прямо у каменного коридора, что вела во внутренний двор. Другой, пригнувшись легко приподнял Гургена и как куль внес вовнутрь. Гурген упал тихо, почти бесшумно, лицом вниз. Кто-то из них поправил его правую ногу, торчавшую наружу и закрыл дверь. Вокруг было тихо, никто ничего не услышал. Они вышли на улицу, и пошли в разные стороны.

Глава двенадцатая

Шямсяддин отложил в сторону ручку, и пока на бумаге сохли чернила, пошел на кухню. Чайник остыл и ему пришлось его снова разогревать. Он понимал, то, что вчера произошло в кабинете генерала, завтра повторится снова. Саркисян не просто так сказал про Гара Башира. И если он написал об этом рапорт, оправдаться ему будет трудно. Точнее, этому оправдания нет. Ну что же, он готов ко всему и ни о чем не жалеет. Много раз за это время он думал об этом, и каждый раз приходил к заключению, что все его действия в тот период были правильными, иначе он поступить не мог. Налив чай в свою любимую чашку, он вернулся в комнату. Надев очки, он перечитал письмо, написанное им для Айши. Первое письмо, к Генералу он перечитывать не стал, оно лежало тут же на столе, уже в конверте, хотя еще не запечатанное. Айше же он писал : " Дорогая моя, любимая Айша! Я давно не говорил тебе этих слов, стеснялся. Считал, не подобает женатому человеку, отцу семейства быть сентиментальным. Наверное я не прав, не знаю. Но сейчас, когда ты будешь читать это письмо, меня в живых уже не будет, и потому я хочу еще раз сказать тебе, как я тебя люблю. Всю свою жизнь я разделяю на два этапа, до тебя и с тобой. И если на первом этапе своей жизни я совершил поступки, вспоминать о которых мне не хочется и порой очень тяжело, то на втором я жил по совести, и этой совестью моей была ты. Только за это одно, что на этой земле я встретил и полюбил тебя и ты великодушно позволила мне это, я благодарю судьбу. Никогда я не спрашивал тебя, любишь ли ты меня, боясь услышать другой ответ. Мне было достаточно того, что ты рядом, и поверь, каждую минуту я не верил этому, мне казалось это невероятным. Даже идя по улице рядом с тобой, я не верил этому. И хорошо, что все было именно так, ибо знай я, что любим, наверное, сошел бы с ума. Эти годы, что мы прожили вместе, были для меня волшебным сном из детства. Но сон не может длится вечно. Прошу, просто пойми меня и прости, иначе я поступить не мог. Я ни о чем не жалею. Очень прошу тебя быть мужественной, и помнить о детях. Во что бы то не стало, ты их должно вырастить! Они все, что у меня есть, после тебя. Еще раз прости и прощай. Любящий тебя вечно, Шямсяддин". Прочитал и остался недоволен, не так он хотел с ней проститься, не так, не сказал он ей опять самого главного, много лишних слов, но ничего исправлять не стал, оставив все как есть. "Ничего, она умная, все сама поймет", - думал он. Шямсяддин еще раз перечитал письмо, потом, снова обмакнув ручку в чернильницу, дописал: " Лейли передай, что я не специально это сделал в канун ее свадьбы, так получилось. Не все происходит как мы хотели бы. Скажи ей, что я любил ее как свою дочь, хотя она всегда ревновала тебя ко мне. Желаю ей счастья и ... если может, пусть меня простит". "Вот и все", снова подумал Шямсяддин, положил письмо в конверт, запечатал, надписал и выйдя на лестничную площадку, постучался к соседям.

- Шямсяддин гардаш, здравствуйте, проходите пожалуйста, - затрещала показавшаяся в дверях женщина. Шямсяддин улыбнулся, вспомнив, что Айша всегда о ней говорила, что если ее не остановить, она будет говорить без перерыва. И темы особой ей не нужно, сама найдет что сказать.

- Спасибо, мне некогда. Я хотел бы вас попросить, об одной услуге.

- Что за разговор, - снова завелась она, даже не дослушав в чем суть просьбы, - а для чего мы соседи нужны, все что надо...

- Вот письмо, - перебил ее поток красноречия Шямсяддин, - я уезжаю. На долго. Это письмо передайте Айше.

- Конечно, пожалуйста. А куда?

- Там все написано.