На пороге монастыря ее дожидался Иоанн. Он осмотрел девушку так, словно собирался позднее по памяти написать ее портрет, и коротко сказал:
– Да хранит тебя Господь.
– Если все ваши боги станут меня защищать, то передерутся, – ответила на это Элиана. Коротко на миг прильнула к невинным губам сухого, как придорожная глина, монаха, насладилась растерянностью его чувств, и ушла с улыбкой на лице.
Пустыня может казаться немой лишь тем, кто не умеет слушать. Ее песня не такая крикливая, как у моря, не такая приторная, как у леса. Она звучит в золотых песках и в красных трещинах на иссохшей глине, мелкими камешками, опадающими со спин холмов, когда махнет хвостом задремавшая ящерица.
Через пустыню пролегала дорога Элианы, чтобы не встретить никого лишнего на пути. Лошади шли в спокойном темпе, не уставая, и не останавливаясь. На одной ехала девушка, на другой – ее мрачный спутник, а третья и четвертая везли провиант и бесхитростные приспособления, что пригодятся в дороге.
Ни Элиана, ни Закария не промолвили ни слова за целый день, и даже когда остановились на ночлег, обходились без слов. Каждый поел, стараясь находиться друг от друга подальше, так же и легли.
Уснуть ей не удавалось. Все слышалось то шипение змеи, то шорох от лапок скорпиона, то чудилось, что Закария крадется, чтобы убить. Всю ночь она пролежала, не смыкая глаз. Едва небо посветлело, Элиана шумно принялась складывать лагерь, чтобы своими действиями разбудить крепко спящего Закарию. Но он поднялся, когда она уже находилась в седле. Утро прошло в таком же безмолвии. Дорога предстояла долгая, и Элиана думала о том, что это худшая из каторг: путь с ненавистным человеком. Лучше уж одной, чем в такой компании.
Весь день жарко пекло солнце. Изнывая от зноя, Элиана то и дело прикладывалась к бурдюку с водой. И в один из этих моментов лошадь неудачно оступилась. Девушка едва не выпала из седла, но удержалась, а вот бурдюк, разливая воду, полетел в песок. Ругаясь самыми сочными словами, она спешилась и подобрала емкость, которая вся теперь была в песке и снаружи, и внутри. С тоской Элиана посмотрела на оставшиеся припасы. Их стоило растянуть на дольше, поскольку до ближайшего источника было еще дня два пути: они выбрали извилистый обходной путь, чтобы не встретиться ни с воинами Саладина, ни с крестоносцами. Поселений здесь почти не было, а колодцы встречались так редко, что воду стоило беречь.
Раздосадованная Элиана убрала испачканный пустой бурдюк в подседельную сумку и вернулась на лошадь.
Спустя некоторое время в горле стало першить от жажды. Сказывалось нервное напряжение и бессонная ночь. Когда она стала кашлять и тяжело дышать, из упрямства лишь не беря отложенную про запас воду, перед ее лицом возник бурдюк, из которого донесся манящий всплеск.
Она перевела хмурый взгляд на едущего рядом Закарию. Кажется, она это сделала впервые за то время, как они покинули монастырь. У него был скромных размеров тюрбан из ткани цвета песка, что позволит легко спрятаться в случае необходимости, и такого же оттенка кафтан. Платок закрывал нос и рот от песка, но на веках и ресницах, точно крупицы золота, переливались в солнечном свете песчинки. Он походил на духа пустыни, духа, дающего путнику слабую надежду, манящего его миражами к смертельной опасности.
Элиана отвернулась от предложенной помощи.
– Вода не отравлена, – платок заглушил его голос.
– Ты касался ее своими губами. Значит, отравлена.
Он тихо рассмеялся и убрал бурдюк на пояс.
– Когда-то мои губы касались тебя, но ты выжила. Видимо, мой яд для тебя не опасен.
– Не смертелен – да, но опасен.
Еще несколько часов они проехали молча, пока Закария вновь не нарушил тишину:
– С кем мы должны встретиться в Византии?
– Разве учитель не сказал тебе? Последнее время вы проводили вместе столько времени.
– Лишь потому, что ему нужен был целый день, чтобы выдавить из себя хотя бы два слова, – снова развеселился Закария.
Элиана фыркнула. Она была недовольна таким непочтением к старику, хотя сама и позволяла мысленно говорить о нем куда хуже. С того момента, как Закария похитил все внимание Натана бен-Исаака, она ощущала себя брошенной, лишенной внимания, и все еще хранила обиду. Но кто такой этот наемник, чтобы в подобном тоне высказываться о мудрейшем человеке?!
– Значит, он и тебе не рассказал, иначе бы ты так не злилась, – лучник удовлетворенно цокнул языком, заставляя свою лошадь ускориться.
– Не загоняй кобылу! – прикрикнула Элиана, – нам еще предстоит много дней в пути.
– И я хочу их сократить, – отозвался Закария со злым весельем. – В конце концов, это ведь мне приходится терпеть присутствие безродной крысы, что брезгует моей водой, хотя недостойна даже навоза моей лошади!
– Я ошиблась, можешь ехать впереди, – как можно громче произнесла девушка, чтобы тот ее хорошо расслышал. – Так мне будет проще прицелиться тебе в спину!
– Все ваше племя может бить лишь со спины! Даже среди еврейских мужчин нет воинов! – Закария заставил лошадь развернуться и с вызовом посмотрел на спутницу.