Ключ-город

— Эк тебе не терпится под пули стать, — говорил Андрей, — лежи знай. Медицине про то лучше известно, хлюпик ты или справный боец. Пока получается, вы, товарищ Иринушкин, как есть хлюпик. Ну и лежать, и помалкивать.

 Когда Андрей сердился, он переходил на «вы» и официальное обращение. Артиллерист в белом халате требовал беспрекословного повиновения «медицине».

За это время Володя отоспался хорошенько. Спал он, как сурок, днем и ночью.

Однажды пулеметчик проснулся и в полумраке каземата увидел, что санитар стоит около стены спиной к нему и перебирает банки, встряхивает их, нюхает.

Иринушкин решил: теперь самое время доказать, что он человек здоровый и нечего его держать в санчасти. Доказать это было нетрудно. Нужно тихонько подкрасться к Андрею и простреленной рукой отпустить ему такую затрещину, чтобы у санитара не оставалось сомнений: рука действует отлично.

План был выполнен быстро и успешно. Но результат получился неожиданный. Фигура в белом пискнула, повернулась — и на Володю испуганно глянули большие девичьи глаза. Из-под красноармейской шапки, съехавшей от удара набок, выползла косица.

Совершенно растерянный, подхватывая слишком широкие в поясе кальсоны, Иринушкин попятился и торопливо забрался под одеяло.

— За что вы меня ударили-то? — гневно крикнула девушка. — Я сейчас же вызову сюда коменданта!

Володя натянул одеяло до самых глаз.

Прошло довольно много времени, прежде чем он решился спросить:

— Кто вы?

— Вот еще, — удивилась девушка вопросу, — я санитарка.

— А на остров к нам как попали?

— С батальоном.

До этого утра Иринушкина навещал только Геннадий Рыжиков. Он приходил на несколько минут, спрашивал, как кормят, жаловался на то, что временный командир расчета «ничего не объясняет, а вовсю ругается», и торопил товарища: «Кончай болеть».

Теперь же чуть ли не половине гарнизона понадобилось узнать о самочувствии пулеметчика. В комнату набивалось столько народа, что становилось нечем дышать. Володе скоро надоело это всеобщее беспокойство о его здоровье. Бойцы задавали ему вопросы, а сами смотрели на санитарку. У нее были аккуратные, как у школьницы, косы, короткий толстенький нос и на лбу неглубокие рябинки.

Иногда она протестовала против такого оживления в санчасти:

— Грязь только наносите.

Бойцы, многих из которых Иринушкин видел впервые, отвечали ей:

— Очень уж хороший парень этот пулеметчик, нельзя не проведать.

Или:

— Сами понимаете — фронтовая дружба.

Это вранье так опротивело раненому, что хоть беги из Светличной.

Однако все завершилось гораздо проще.

Пришел Андрей Зеленов, прогнал лишних посетителей и сказал Володе:

— Завтра — на позицию. Здоров. — Потный от волнения, он козырнул девушке: — Возражений не будет, товарищ военфельдшер?

Тонкая лесть со стороны сурового и неизменно правдивого артиллериста изумила Иринушкина.

Но он не раздумывал над этим. Мысли его были заняты совсем другим. От бойцов, побывавших в санчасти, он узнал, что накануне ночью на остров переправился стрелковый батальон.

Что-то готовилось.

__________

Такого многолюдья в крепости не бывало. Прибывшие стрелки расположились в пустующих корпусах. Чистили оружие. Заряжали запасные диски. Проверяли гранаты и подгоняли их к поясам, под правую руку. Все свободное время спали. На полу, без подстилки, ранец в изголовье.

Командир батальона, молодой капитан с узкими усиками, почти не уходил с наблюдательного пункта. Бинокль натер ему красные полукружия под глазами. Он смотрел то на Новоладожскую косу, то на карту, развернутую на кирпичах. Вполголоса разговаривал с комендантом крепости, стоявшим рядом. Комендант был очень серьезен, с готовностью отвечал на все вопросы.

— Прошу вас послать разведку, — обратился к нему молодой комбат.

Хотя они были в равном звании, Чугунов поднес пальцы к козырьку.

— Есть!

В подземелье, где жили бойцы, коменданта встретил старшина Воробьев:

— Смирно!

Чугунов не принял рапорта.

— Вольно.

Он сел на нары и велел сесть бойцам. Ясно, без лишних слов капитан рассказал о предстоящей операции. Ей должен предшествовать ночной поиск непосредственно на позициях врага, на бровке. В поиск отправятся на лодке всего два-три человека. Капитан не скрыл исключительную опасность дела. Затем спросил:

— Кто пойдет?

В подземелье стало очень тихо. Чугунов всматривался в лица бойцов. Одни отводили взгляд: явно боялись, не назвал бы комендант их фамилию, другие смотрели спокойно, будто говорили: «На рожон не попру, а пошлете, так тому и быть». Но у многих опасность раздула озорной, дерзкий огонь в глазах.

Комендант знал своих красноармейцев не только поименно. Он грустно подумал: «Отчего это самые хорошие люди, самые умелые и добрые так щедры, отдавая жизнь?»

Встал Степан Левченко, одернул гимнастерку и сказал:

— Разрешите мне, товарищ капитан.

Чугунов тихо ответил:

— Подбери сам еще двоих. Готовьтесь.

Степан был, как обычно, весел, говорлив. Только когда передавал коменданту свой комсомольский билет и маленький черный медальон, — красноармейцы видели: у Степана дрогнули губы.

Левченко тяготился молчанием товарищей. Он заговорил о медальоне: