Ключ к «Ребекке»

– Я сделаю все, что в моих силах, чтобы в этот раз не было ошибки.

Вошел Гаафар.

– Кушать подано, сэр.

Вэндем улыбнулся: Гаафар продемонстрировал свой коронный номер под названием «английский дворецкий» специально для гостьи.

– Ты ужинала? – спросил Вэндем.

– Нет.

– Что на ужин, Гаафар?

– Для вас, сэр, бульон, яичница и йогурт. Кроме того, я взял на себя смелость приготовить отбивную для мисс Фонтана.

– Ты что, всегда так ешь? – удивилась Элин.

– Нет, это из-за моей щеки. Я не могу жевать.

Он встал. Когда они входили в столовую, Элин спросила:

– Еще болит?

– Только когда я смеюсь. Мышцы на этой стороне не растягиваются. Я уже привык улыбаться с одной стороны.

Они сели за стол, и Гаафар подал ужин.

– Мне очень нравится твой сын, – сказала Элин.

– Мне тоже, – ответил Вэндем.

– Он очень взрослый для своих лет.

– Ты думаешь, это плохо?

Она пожала плечами.

– Кто знает?

– Он пережил пару эпизодов, которые по плечу только взрослым.

– Да. – Элин замолчала. – Когда умерла твоя жена?

– Двадцать восьмого мая 1941 года, вечером.

– Билли сказал мне, что это произошло на Крите.

– Да. Она работала криптоаналитиком в ВВС. Находилась в командировке на Крите, как раз когда немцы напали на остров. Двадцать восьмого мая англичане поняли, что остров им не удержать, и решили оставить его. Очевидно, она погибла мгновенно от случайного попадания снаряда. Тогда речь шла в первую очередь об эвакуации живых, а не убитых, поэтому… Могилы не осталось. Не осталось ничего.

Элин тихо спросила:

– Ты все еще любишь ее?

– Я думаю, что всегда буду любить ее. Так, наверное, происходит, когда любишь кого-нибудь по-настоящему. Если любимый человек уходит или умирает, это не имеет никакого значения. Если бы я женился во второй раз, я бы все равно продолжал любить Анжелу.

– Вы были счастливы?

– Мы… – Он заколебался, желая уйти от ответа, но потом понял, что молчание само по себе будет ответом. – Наш брак не был идиллией. Из нас двоих я был по-настоящему влюблен… Анжела хорошо относилась ко мне. Знаешь, англичане здесь, в Каире, все время подыскивают мне замену Анжелы.

– Ты полагаешь, что женишься опять?

Вэндем пожал плечами, не зная ответа на этот вопрос. Элин, видимо, поняла это и молча приступила к десерту.

После ужина Гаафар подал им кофе в гостиную. В это время Вэндем обычно прикладывался к бутылке, но сегодня ему не хотелось пить. Он отправил Гаафара спать, и они стали пить кофе. Вэндем закурил сигарету.

Ему захотелось музыки. Когда-то он обожал музыку, но потом она как-то ушла из его жизни. Сейчас же, когда теплый ночной воздух проникал в комнату через открытые окна, завивая кольцами дым от его сигареты, ему захотелось послушать чистые, восторженные звуки, сладкозвучные аккорды и едва заметные ритмы. Он подошел к пианино и полистал ноты. Элин молча наблюдала за ним. Он заиграл «К Элизе». Первые ноты прозвучали с характерной для Бетховена обескураживающей простотой, затем, после робкого перехода, зазвучали мощные перекаты. Вэндем вдруг заиграл с такой легкостью, что, казалось, он не бросал занятий музыкой. Его пальцы сами собой бегали по клавишам – ему всегда это казалось чудом.

Закончив играть, он сел рядом с Элин и поцеловал ее в щеку. Ее лицо было мокрым от слез.

– Уильям, я очень тебя люблю!

* * *

Они разговаривают шепотом.

– Мне нравятся твои уши, – заявила Элин.

– Никто раньше не облизывал мои уши.

Она захихикала.

– Тебе нравится?

– Да, да. – Вэндем вздохнул. – Можно мне?..

– Расстегни пуговицы – вот здесь – вот так – а-а.

– Я выключу свет.

– Нет, я хочу смотреть на тебя.

– Светит луна. – Щелкает выключатель. – Вот, видишь? Все видно.

– Иди сюда быстрее.

– Я уже здесь.

– Поцелуй меня еще, Уильям.

Непродолжительное молчание. Он спрашивает:

– Вот это можно снять?

– Дай, я тебе помогу – вот так.

– О, какие они красивые.

– Я рада, что тебе нравится. Нажми сильнее, теперь поцелуй – о боже!

Чуть позже:

– А теперь дай мне свою грудь. Чертовы пуговицы – я порвала рубашку.

– Черт с ней.

– Я знала, как это будет. Посмотри.

– Что такое?

– Смотри, как мы выглядим при луне – ты такой белый, а я почти черная.

– Вижу.

– Потрогай меня. Я хочу чувствовать твои прикосновения везде.

– Да.

– Везде – особенно там – о, ты знаешь, да, вот здесь!

– Ты такая мягкая внутри.

– Это сон!

– Нет, это наяву.

– Я не хочу просыпаться.

– Такая нежная…

– А ты такой твердый. Можно, я поцелую тебя там?

– Да, прошу тебя… А-а – господи, как мне хорошо, господи…

– Уильям?

– Да?

– Уже можно, Уильям?

– О да.

– …Сними их.

– Шелковые.

– Да. Быстрее.

– Да.

– Я так давно хотела этого…

У нее вырывается глухой стон, а он издает звук, похожий на рыдание; потом слышно только их прерывистое дыхание, наконец он начинает громко кричать, а она заглушает его крики поцелуями, а затем, сама войдя в такое же состояние, зарывается лицом в подушку и пронзительно кричит, а он, не привыкший к этому, думает, будто что-то не так, и торопливо шепчет: «Сейчас, сейчас, ничего, ничего», но вот ее тело обмякло, и она лежит некоторое время, не двигаясь, с закрытыми глазами, пот льет с нее градом; затем ее дыхание становится ровнее, она открывает глаза и говорит: