Ключ к сердцу Майи

Результат был неутешительным. Сережа перевернул мой дом сверху донизу, вывез все ценные вещи, включая всю имеющуюся в доме наличность, все драгоценности, которые остались мне от мамы и отца. Также он забрал все картины, ценность которых подвергалась сомнению, но которые я очень любила, так как их покупал наш отец. Сережа не погнушался и моими двумя плоскими телевизорами, на сорок два дюйма из спальни и маленьким, на тридцать два, из кухни, ни моим ноутбуком, ни парой старых телефонов. На месте посудомойки в кухне зияла дыра, как от вырванного переднего зуба, стиральная машина отсутствовала. Сережа забрал все хорошие книги, все флешки и технику – кофеварку, миксер, комбайн, электрический чайник из стекла, даже автоматический консервный нож. Он забрал все, что могло иметь хоть какую-то ценность. Как выяснилось позже, в тот же день он снял все деньги с моего счета, уведя его в минус на триста тысяч рублей – мой максимальный кредитный лимит карты, который банк вот уже который год отказывался повышать, мотивируя моей низкой зарплатой. Я десять раз перекрестилась, что не смогла получить большего кредита доверия. Сережа увез пушистый плед с совами, на котором обычно играла на полу Василиса. Прихватил хрустальный сервиз. Как потом рассказали соседи, он работал не покладая рук почти всю субботу, говоря, что действует исключительно с неохотой и из любви ко мне – помогает перевезти ненужный хлам на дачу. Его видели, да он и не скрывался.

– Как он узнал, что ты будешь на даче? – спросил Игорь. Это был, кажется, единственный его вопрос перед тем, как мы отправились в полицию.

– Выходные, солнце, у меня двое детей. Думаю, он приехал, понаблюдал за квартирой, чтобы выяснить, поедем ли мы на дачу. Затем зашел в квартиру и сделал правильные выводы.

– А затем подогнал «Газель», – хмуро продолжила Фая. В полиции у нас принимали заявление с выражениями святых, потревоженных за молитвой. Полицейские аккуратно намекали, что никакого дела о краже и быть не может, ибо человек, о котором идет речь, прописан по месту кражи, проживает там и является мужем и отцом, а значит, полноправным владельцем всего, что есть в доме. И все это кроме как семейным недоразумением и не назовешь.

– А кредитка? Это же моя кредитка! – пропажа трехсот тысяч рублей травмировала меня больше всего.

– Допустим, – соглашались в полиции. – Допустим, мы найдем вашего мужа и призовем к ответу. А он нам скажет, что вы все придумали и оговариваете его, невинного человека. И что деньги он снял с карточки по вашей же просьбе. А деньги вам отдал. Иначе откуда у него пароль на нее? И сама она – кредитка – как к нему попала?

– Она дома лежала, с деньгами. И с пинкодом, – разочарованно пробормотала я. А затем встала и пошла домой.

Полицейские были правы, и в участке мне было совершенно нечего делать, к тому же я уже давно относилась к полиции с неприязнью. Они ничего не сделают. Карма или судьба, но Сережа обналичил наши отношения и вышел из игры. Отомстил мне, считая, видимо, что я вполне это заслужила. Это не было кражей, не было преступлением. Так сказали в отделении. Так сказали адвокаты, которых откуда-то достал Игорь.

Странно, что я не пришла в отчаяние, а напротив, я даже будто успокоилась, мне словно полегчало. Я лежала на своей кровати, смотрела какую-то программу про путешествия по телефону с трещиной на экране, пила чай, заваренный кипятком из кастрюльки, и улыбалась. Какие-то невидимые связи, еще остававшиеся между мною и моим мужем, оборвались в одночасье, и образовавшаяся вокруг меня пустота оказалась самым близким, что было, к свободе. Я ведь никогда не была сама по себе. Файка – да, но не я. Сестра всегда была больше в себе, чем снаружи, в реальном мире, я же привязывалась к людям, как собака – буквально за кусок колбасы. Еще в детстве я смертельно хотела обязательно со всеми дружить, и непременно чтобы всерьез и на всю жизнь. Только к окончанию школы я кое-как научилась искусству делать вид, что мне безразличны другие люди и то, что они обо мне думают.

И вдруг – впервые в жизни – я жила как по учебнику психологии, здесь и сейчас, и знать не знала, что будет завтра. Я не жалела, не звала и почти не плакала. Я не переживала о долгах или пропавшем хрустале, но скучала по папиным книгам и картинам, и особенно – по плюшевому пледу с совами, черт его знает почему. Адвокаты сказали, что теоретически можно попробовать что-нибудь найти, что-нибудь вернуть или отсудить, пока Сережа не продал все по объявлениям на Авито и не растратил деньги. Игорь предлагал поехать к матери Сережи в Воронеж и бросить ей в лицо наши обвинения и наше презрение, попытаться призвать к совести. Пристыдить внуками, в конце концов. Но у людей всегда есть своя правда, и, раз уж Сережа пошел на такое дело, вряд ли его можно убедить хоть в чем-то, показывая на брошенных им детей. Файка – странное дело – была того же мнения.

– Пусть подавится, – сказала она. – Это только вещи.

– Еще – деньги, – возразил Малдер.