Ключ от рая

Неужто с каждым?! Но за что? За что должны так страдать эти люди?! Стойкость их все больше поражала француза. «Какие это гордые, красивые люди! Особенно юноша, — подумал он. — Какие умные глаза у старика, как он подбадривает своих товарищей: отпускает шуточки, и те улыбаются, позабыв на минуту о страшных страданиях». Старик начал наизусть читать какие-то возвышенные стихи. «А говорили: какие темные эти туркмены!» Старик читал стихи, а остальные внимали с почтением и грустью. А солнце так жгло, что у Блоквила в глазах уже плясали миражи: шестерка связанных полуобнаженных, обгоревших людей порой уже казалась связкой сваренных в кипятке красных раков. Но это же были живые люди. Блоквил решительно направился к Кара-сертипу.

Но уже было время послеобеденного намаза, и теперь во всем войске не было человека, который не встал бы на намазлык. Блоквил знал, что послеобеденный намаз продлится долго, и повернул обратно к пленникам. Опасаться было некого. Но он торопился, боясь, что опоздает и будет поздно. К счастью, все шестеро были живы. Старик туркмен, едва открывая опаленный рот, пел какую-то мужественную песню, в такт песни покачивались его товарищи, связанные одной веревкой. Их лица, несмотря на невероятные страдания, были сосредоточены и ясно выражали, что лучше они умрут в жестоких мучениях, чем пойдут на поклон к врагу.

Блоквил быстро перерезал веревку, и совершенно обессиленные туркмены ползком, извиваясь, полезли к реке. Блоквил вернулся в свою палатку, лег на койку, словно ничего не произошло. Сердце так билось, словно вот-вот выскочит. А намаз еще продолжался.

Принц Хамза-Мирза, по-прежнему не предпринимая военных действий, развлекался скачками, охотой на фазанов, вечерами при свете костров устраивались состязания борцов. Когда же затихал лагерь и наступала ночь, из черных песков ползли босоногие туркмены. Вязали персов сонных, утаскивали в пески, а тех, кто не вовремя проснулся, резали, как овец. За два месяца около тысячи человек потеряли персы, но что такое тысяча из сорока! Войско по-прежнему было огромным, и принц ждал, когда туркмены сдадутся сами. Разобщенные племена туркмен, даже самые крупные, не могли собрать более двух-трех тысяч воинов. Где ж им было тягаться с сорокатысячной армией! Тактика персов была проста — истреблять племена поодиночке, одновременно натравливая их одно на другое. Принц Хамза-Мирза ждал своего часа.

Но в начале сентября в старую крепость на правом берегу Мургаба, где укрепился Каушут-хан, стали съезжаться командующие отдельными племенами: теке, сарыков, салоров.

Решено было покончить с собственной враждой, по крайней мере до тех пор, пока на туркменской земле будет хоть один перс. Общими силами укрепили старую крепость, мало того — выстроили повыше на берегу новые укрепления, с таким расчетом, чтобы вражеские пушки не смогли достать.

На совещании у Каушут-хана был разработан в деталях план военных действий против захватчиков. Все горели желанием немедленно сразиться с неприятелем и все же, хоть и не надеясь на благоприятный исход, решили послать принцу Хамза-Мирзе посла: может, сам уйдет подобру-поздорову, зачем кровь проливать понапрасну. Пахать, сеять, скот пасти надо, а тут воевать приходится. Долго спорили, кто отвезет принцу письмо Каушут-хана, кто добровольно отдаст себя в лапы беспощадного Кара-сертипа. О кровожадности первого генерала принца ходили среди туркмен легенды.

— Я передам! — сказал бесстрашный Тачгок-сердар, старинный друг Каушут-хана, не раз плечом к плечу сражавшийся вместе с ним и с хивинцами, и с бухарцами.

Да, совсем недавно, с месяц тому назад, снова вместе — с такими же бесстрашными Нуры-сироткой и Кел-хан Кепеле — напали они ранним утром на многотысячное войско захватчиков и много голов порубили. Потеряли батыра Келхан Кепеле, жаль до слез Каушут-хану батыра, все головы персов нечестивых не стоят его одной головы. И вот теперь приходится отпускать Тачгок-сер-дара, придется ль еще свидеться, аллах один знает. Каушут-хан вздохнул:

— Поезжай, больше некому! Письмо письмом, а когда к письму еще такой батыр, как Тачгок-сердар, весомее письмо будет. Наверное, еще не забыли, какая могучая рука у Тачгок-сердара, какая в этой руке сабля острая, какой конь под ним крылатый! Поезжай!

И 14 сентября к шатру принца, собравшегося как раз на охоту за зайцами в пески Попушгум, подвели высокого худощавого туркмена, в черной мерлушковой шапке, длиннополом синем халате, подпоясанном пуховым кушаком.

— Эссалам алейкум, хан-ага! — приветствовал пришелец. — Я посол Каушут-хана, зовут меня Тачгок-сердар.

— Знаю, знаю, — ласково ответил принц, распорядившись, что охота на сей раз отменяется, — я думал, посол, что ты придешь еще месяц назад.