На цыпочках Мялик подкрался к входу в дом, потянулся к кожаной ручке двери, но, как только дотронулся до нее, тут же отдернул руку, как будто это была кожа ядовитой змеи. Ему послышался какой-то шорох. Мялик осторожно огляделся по сторонам. Вокруг не было ни одной живой души, за исключением разве что старого ишака, который лежал на земле и, навострив уши, внимательно глядел на Мялика. Мялик собрался с духом и надавил на дверь. Она бесшумно подалась. Тогда Мялик просунул одну ногу за порог, нога наткнулась на ичиги Дангатара и повалила их. Слабый шум, возникший при этом, показался Мялику громом небесным. Он, не помня себя, выскочил на улицу. Ишак, обеспокоенный странным поведением человека, икнул и поднялся на ноги. Мялик зло посмотрел на него.
Кругом снова было тихо. Мялик опять набрался смелости и пошел к двери. Теперь он осторожно отодвинул ногой ичиги в сторону и пролез в кибитку. Там он вынул свой нож из чехла, крепко сжал его в кулаке и прикусил нижнюю губу.
В это время на кибитку налетел порыв ночного ветра. Он зашумел в камышовой обшивке, как бы предупреждая обитателей: «Дангатар, Курбан, не спите, над вами — беда!» Но спавшие не слышали этого шума. Как ни старался он пробудить их, крепкий сон оказался сильнее.
Вдруг в темноте послышалось бормотанье:
— Куда пошла, назад, чтоб рога твои обломались!
Это бредил во сне Ораз. Он и тут пас своих коров. Мальчик пробормотал еще что-то невнятное, перевернулся на другой бок и опять крепко заснул.
В первую секунду ноги у Мялика буквально подломились. Он хотел побежать, но не смог. И уже через мгновенье понял, в чем дело, и даже обрадовался, что теперь ему не надо искать свою жертву. Она как будто сама звала к себе убийцу.
Мялик собрал все свое мужество и двинулся в направлении шевельнувшейся под одеялом фигуры. Хотя до Ораза и было всего несколько шагов, но Мялику показалось, что он проделал путь невероятной длины. Если бы кто-нибудь увидел его сейчас, то мог сказать то же самое: дыхание его было тяжелым и пот градом катился с лида.
Ораз спокойно дышал во сне. Чистая его душа была похожа на ласточку в небе, которая играет, поет, не подозревая, что кровожадный коршун уже завис над ней. Мгновенье — хищник сложил крылья и ринулся вниз. Нож Мялика вонзился в самое сердце Ораза. Мялик тут же выдернул его и бросился к двери.
Ораз не издал ни звука. Только Мялик споткнулся впопыхах о порог и вызвал этим шум в кибитке. Данга-тар проснулся. Он тут же поглядел на дверь и увидел, что она раскрыта. Это сразу обеспокоило Дангатара, и он крикнул:
— Каркара! Каркараджан!
Каркара проснулась.
— Что, папа?
— Ты здесь? Слава богу! Ну-ка зажги лампу!
— Зачем, папа, еще же рано!
— Я тебе говорю, зажги!
Первой мыслью Дангатара было, что кто-то опять собрался выкрасть Каркару.
Каркара встала и зажгла лампу. Теперь и Курбан проснулся. Только один Ораз лежал неподвижно. Дан-гатару и в голову ничего не могло прийти насчет Ораза. Он думал, что мальчик, уставший за день, крепко спит. Дангатар вышел из кибитки, обошел вокруг, но ничего подозрительного не увидел. Когда он вернулся назад, Каркара и Курбан стояли перед Оразом как каменные. Они уже увидели при свете лампы кровь, но им все еще казалось, что глаза обманывают их. Дангатар бросился вперед. Не веря тоже своему единственному глазу, он склонился над мальчиком, и лишь когда рука его ощутила теплую кровь, ему все стало ясно.
Каркара упала на тело Ораза и закричала душераздирающим голосом:
— Брат! Мой брат! Ораз! Убили Ораза!
Вопли ее разбудили соседей, и они начали собираться в кибитку Дангатара.
На рассвете прибежал Келхан Кепеле. Он единственный сообразил сразу, что надо делать, отыскал в стороне от двери, там, где еще не успели затоптать, отчетливый след убийцы и накрыл его казаном. Потом он постоял немного, пробормотал: «Ах, бедняга!» — и вошел в кибитку.
Весь аул уже был на ногах. К небу поднимался жалобный вой, возвещавший жителей о том, что новый день начался со смерти человека.
Каркара обезумела от горя. Бостантач отвела ее к себе и хотела уложить, но девушка все время вскакивала, кричала, порывалась бежать к брату. Женщины, как могли, успокаивали ее.
Но когда пришла весть, что Ораза скоро понесут на кладбище, Каркару уже невозможно было удержать.
— Вай! Я хочу взглянуть на него! Не уносите! Дайте взглянуть!
Бостантач вытерла кондом платка слезы, надвинула пуренджек пониже на лоб и сказала:
— Надо сводить ее к брату. Пусть хоть простится.
Женщины взяли Каркару под руки и повели к ее дому.
Возле кибитки с утра сновали люди. Одни рыли очаг, другие делали похоронные носилки, третьи стояли без всякого дела. Дангатар сидел в стороне, замкнутый и безучастный ко всему. К нему никто не подходил. Знали, что утешать бесполезно, что мужчину лучше оставить в таком горе, он сам, без посторонней помощи, должен перенести его. Дангатар не плакал, не причитал, сидел молча, с опущенной головой и только время от времени подергивал шнурки от ичиг…