Линдар сделал шаг, и понял вдруг, что увязает. Он упустил из вида мага, и теперь тот читал новый речитатив заклинания. Дорога вокруг оборотня постепенно становилась свинцовой жижей. Перехватив арбалет, Линдар что было сил устремился к лесу. Ноги то и дело увязали, и для каждого шага требовалось приложить ощутимые усилия. Он старался бежать зигзагами, и это уберегло его от магических вспышек, хотя одна из них всё-таки успела немного ожечь ему бок. Длинными звериными скачками оборотень преодолел опасный участок и нырнул в заросли, где магу уже сложнее было попасть в него. Тогда колдун сменил тактику. Зазвучал сладостный речитатив, зовущий Линдара обратно – настойчиво, непреодолимо. Но в его крови болью горел иной Зов. Оборотень упрямо бежал прочь, продираясь сквозь власть наваждения.
Только отбежав уже достаточно далеко, Линдар остановился и прислушался. Его никто не преследовал. Но если верить слухам об Энферии, от правосудия жрецов никто не уходил, а его первый день в этой стране начался с не слишком дружественной встречи.
«Нужно предупредить Айлонви … Сходил, называется, на разведку, идиот», – подумал Линдар, с ожесточением раздеваясь.
Он завернул в одежду арбалет, боевые ножи и сапоги и опустился на одно колено. Хриплый стон боли вырвался из его груди. Превращение, как всегда, крушило все его кости, перестраивая в ином виде. Жгуты мышц заново оплетали их, а кожа обтягивала уже другое тело.
Через его личную маленькую вечность агонии на том месте, где только что был охотник, теперь стояла крупная тёмно-пепельная пантера, яростно бьющая себя хвостом по бокам. Боль унялась так же мгновенно, как и вспыхнула.
Встряхнувшись, хищник схватил в зубы свёрток с оружием и одеждой и скрылся в лесу.
* * *
Ночь, безмятежная, не нарушаемая ни единым человеческим голосом, царственно спускалась по ступеням Храма. Постепенно всё погружалось в бархатную тьму, рассечённую лишь чистым, пронзительным светом звёзд. Новая луна ещё не успела родиться.
Место Силы, как всегда, дарило покой его сердцу и разуму, измученному поиском решений. Течение энергий где-то глубоко в сердце древних камней было мерным и гармоничным, заставляя сами мысли медленно, но верно погружаться в тот же ритм. Именно здесь, в Храме, к нему всегда приходили верные ответы. И здесь даже самые безнадёжные ситуации переставали казаться таковыми. Воистину, то было благословенное место, уцелевшее каким-то чудом. Храм был неподвластен ни времени, ни воле тех, кто вот уже века правил их народом. Невольно Райдан снова задумался о том, каким образом
Лёгкая улыбка пересекла губы воина, и он опустил голову, всматриваясь в какой-то полустёртый рельеф на ступенях. Едва ли стоило постоянно подвергать сомнениям истинные чудеса. А ведь именно чудесами были многие из
– Чудесная ночь, мой друг. Я так рада твоему приходу.
Мелодичный голос принадлежал девушке в светлом облачении, более закрытом, чем носили другие жрицы. Хрупкая и миниатюрная, двигающаяся с грацией танца – на вид ей можно было бы дать лет семнадцать, не больше. Но только на вид. Без преувеличений, это была самая уважаемая женщина среди повстанцев – Верховная Жрица Храма Луны, хранительница древнего волшебства, избранная этим Местом Силы.
Невольно Райдан залюбовался обликом своей верной подруги и соратницы – тем обликом, что вызывал у многих затаённый страх, так как выдавал её связь с Лунными Демонами Ай’Шайис. Мягкие серебристые волосы струились по плечам, и более короткие пряди с вплетёнными в них перламутровыми бусинами обрамляли красивое юное лицо с нежными чертами и взглядом, в котором, казалось, навсегда застыла светлая печаль. Мудрость сердца жрицы плескалась на дне её странных рубиновых глаз без белка, так сильно напоминавших глаза статуй проклятой Богини, и вместе с тем так разительно не похожих. Это была дань старому Проклятию, о котором никто из них двоих предпочитал не говорить вслух.
Воин поднялся навстречу жрице и заключил её в объятия. Она улыбнулась, обнимая его в ответ, и вздохнула.
– Ты очень устал, Райдан. Зачем ты так пытаешь себя? Ты ведь нужен нам в полной силе.
Очень нежно жрица коснулась его лица, иссечённого старыми шрамами – дань событиям, о которых они тоже предпочитали не говорить.