Ключ Сары

Вцепившись в руку отца и получая пинки и толчки со всех сторон, она добралась до гигантской крытой арены. Там уже скопилась бесчисленная толпа – и в центре арены, и на жестких металлических сиденьях трибун. Сколько там было людей? Она не могла бы сказать. Сотни? А новые все прибывали и прибывали. Девочка подняла глаза к огромному синему застекленному потолку в форме купола. Его пронзало безжалостное солнце.

Отец нашел место, где можно было присесть. Девочка глядела на непрекращающийся поток, вливавшийся в толпу, и та все росла и росла. Шум усиливался – это был нарастающий гул тысяч голосов, детских рыданий, женских причитаний. Жара становилась все более удушающей по мере того, как солнце двигалось к зениту. Места оставалось все меньше, им пришлось прижиматься друг к другу. Она смотрела на мужчин, женщин, детей, на их искаженные лица и полные ужаса глаза.

– Папа, – сказала она, – сколько мы здесь пробудем?

– Не знаю, милая.

– А почему мы тут?

Она положила руку на желтую звезду, пришитую к ее груди.

– Все из-за этого, да? – сказала она. – Такая здесь у всех.

Отец грустно улыбнулся:

– Да, все из-за этого.

Девочка нахмурилась:

– Это несправедливо, Папа, – проговорила она сквозь зубы. – Это несправедливо!

Он обнял ее и ласково прошептал ее имя.

– Да, моя радость, ты права, это несправедливо.

Она села к нему на колени, прижавшись щекой к желтой звезде на его куртке.

Месяц назад мать пришила такие звезды на всю их одежду. Кроме вещей младшего брата. Незадолго до этого на их удостоверения личности поставили печать «Еврей» или «Еврейка». Потом оказалось, что есть много чего, на что они больше не имеют права. Играть в сквере. Кататься на велосипеде. Ходить в кино. В театр. В ресторан. В бассейн. Брать книги в библиотеке.

Она видела, как повсюду появляются надписи: «Евреям запрещено». А на дверях мастерской, где работал отец, надпись гласила: «Еврейское предприятие». Маме приходилось ходить за покупками после четырех дня, когда в магазинах уже ничего не оставалось из-за продуктовых карточек. В метро они должны были ездить только в последнем вагоне. И возвращаться домой до наступления комендантского часа, и не выходить из дома до восхода солнца. Что еще им было позволено делать? Ничего. Ничего, подумала она.

Несправедливо. Так несправедливо. Почему? Почему они? Почему все это? Похоже, никто не в силах ей это объяснить.

Джошуа уже ждал в конференц-зале, попивая бурду, которую он считал кофе и обожал. Я поспешила войти и уселась между Бамбером, заведующим фотоотделом, и Алессандрой, заведующей отделом «Общество».