Ключевая фраза

– Ну да, ну да… Умер, значит, умер. Жаль, не сможет вам дать пояснения… Очень жаль… Очень… – Артем криво улыбнулся.

Глава 40

– Кони говорил: «Не суда бойся, бойся судьи!» – сказал профессор Красевич, прихлебывая ароматный зеленый чай в кабинете своего ученика.

Уже полтора часа Артем мучил наставника идеей «ключевой фразы». Завтра начало процесса по обвинению Лизы Вульф, а у Артема – ничего. В последние дни все не получалось сесть и подумать над вступительной речью, 24 часа в сутки сплошной детектив вместо привычного интеллектуального кино.

Не давали покоя Артему слова Анатолия Кони, сказанные им тогда, лично ему в 1907-м на даче под Питером. В ответ на сомнения Артема в существовании ключевой фразы Кони сказал: «Ее нельзя употреблять к несправедливому, неверному тезису. Фраза не сработает, как не сработает фитиль для взрыва пороховой бочки, если в бочке вместо пороха – песок».

– А вот фразы, какую вы приводите, мой дорогой друг, я не припомню. В каком из своих трудов он ее высказал? – профессор поставил чашку и взглянул на Артема из-под очков, как он делал это в свое время, принимая экзамен.

– Я не вспомню сейчас уже… – Артем уже пожалел, что процитировал классика в оригинале, а не из книг.

Не объяснять же Красевичу, как он с легендой российской юриспруденции чаи гонял сто лет назад.

– А вы названия его работ помните хотя бы? – выстрелил Красевич в Артемово самолюбие крупным калибром.

– «Нравственные начала в уголовном процессе» я, конечно, помню. Ну и почти все речи судебные прочел. Плюс еще пару книг. Включая и неюридические.

Погода на лице профессора улучшилась.

– Да! «Как бы ни были хороши процессуальные правила деятельности суда, они могут потерять свою силу и значение в неопытных, грубых или недобросовестных руках, – так говорил Кони. – Честный гражданин может не подпасть под действие дурных уголовных законов, но он не может избежать дурного отправления правосудия, которое самый справедливый уголовный закон обращает в ничто».

– Он считал присяжных представителями общественной совести, какую фразу он мог бы им сказать, которую можно было назвать ключевой? Виктор Михайлович, ну вы же гений! Вы должны догадаться!

– Как я, по-вашему, должен догадаться, если у Кони есть такие речи, в которых и фраз-то, по сути, нет. Помните дело того мальчика-горбуна? Его судили за удар ножом однокашника-гимназиста?

– Помню, конечно, Кони там 37 раз успел сказать присяжным «Здравствуйте, уважаемые присяжные», пока не надоел. Они мальчика оправдали, так как поняли, до чего его достало вечное обращение «Горбун».

– Да! – Красевич развел руками. – И где в этой речи ключевая фраза? А Плевако со своей торговкой, закрывшей лавку раньше времени? Он тоже был немногословен.

– Я не про Плевако спрашиваю, я про Кони…

– А что Плевако – меньший гений? Нет, конечно! Защитник от Бога!

При этих словах Артем вздрогнул.

«Ну конечно! Как я раньше-то не понял! Вопрос не в словах, а в смысле! Энергия слова дает силу, а не буквы, из которых слово сложено».

– А что если Кони имел в виду Божьи заповеди? Слово Божье? Ведь молитва, например, она ведь понятна всем, с первых же слов.

– Вот тут вы, наверное, правы, – согласился профессор. – Кони в своих речах часто обращался к Богу. Он же как раз в упомянутом вами произведении и говорил о том, что приоритетнее писаных законов являются нравственные, неписаные начала, соблюдение которых поможет решать справедливо вопрос о судьбе людей не только правильно по форме, но и по существу, без унижения человеческого достоинства подсудимого. В «Нравственных началах», коллега, Кони доказывает, что судья не имеет права решать вопросы исходя из принципа «я так хочу», он должен руководствоваться положением «я не могу иначе». Важным для правосудия, по мнению Кони, является не только то, что произносят судья, прокурор или адвокат, но и то, как они это произносят. Очевидно, что именно Кони понимал под нравственными началами: он был человеком, искренне верующим в Бога.

«Искреннее и не бывает», – подумал Артем, а вслух произнес:

– Я читал, раньше в Англии перед слушанием каждого дела председатель требовал от присяжных присяги, а заканчивал свое напутствие словами: «Так да поможет вам Бог!»

– А в Германии? – подхватил Красевич мысль. – На слова председателя «Вы клянетесь Всеведущим и Всемогущим Богом исполнить в деле обвинения против подсудимого обязанности присяжного добросовестно и подать голос по крайнему разумению совести?» каждый присяжный отвечал, подняв правую руку: «Клянусь в этом. Так истинно да поможет мне Бог!» И во Франции каждый присяжный, подняв руку, отвечал утвердительно на слова председателя «Вы обещаетесь и клянетесь перед Богом и людьми исследовать с самым тщательным вниманием доказательства, предъявленные против подсудимого?..»