Ключевая улика

Мы целуемся еще раз, обнимаемся и идем к двери. За порогом стоит Колин с багажной тележкой, которая нам уже не нужна, потому что весь багаж Люси забрала с собой, чтобы загрузить на вертолет.

— Ничего не знаю. — Он толкает пустую тележку к лифту. — У меня уже в привычку входит возить тебя по городу.

— Надеюсь, в следующий раз мы захватим что-нибудь получше.

— Вы, северяне, только говорите так. Переплавляете на ядра наши колокола, сжигаете наши фермы, подрываете наши поезда. Поедем чуть в объезд, не в аэропорт, а к старой больнице. Это не ближе, но Люси не хочет связываться с диспетчерами и всеми этими парнями в форме огуречного цвета. Не знаю, что это значит, надеюсь, ее не надо понимать буквально.

— Это военные, — говорит Бентон.

— Да, точно, у летунов форма зеленого цвета. Буду знать, а то я немного забеспокоился, когда она так сказала, все не мог сообразить, — говорит Колин, и мне вовсе не кажется, что он шутит. — Я так понимаю, все в порядке, и здесь, и в Хантере. Они сейчас, наверное, проверку проходят. Люси хочет поскорее вылететь. Дала четкие инструкции позвонить, когда будем подъезжать. Не хочет ждать возле госпиталя.

Мы входим, и стеклянная кабина медленно скользит вниз, мимо увитых зеленью балконов, а я вспоминаю женщин-заключенных, работающих в тюремном дворе и выгуливающих борзых, — все они призраки себя прошлых, попавшие в место, превращенное в тайное предприятие смерти. Я представляю Кэтлин Лоулер и Джека Филдинга, когда они впервые увидели друг друга на том ранчо для «трудных» подростков. Возникшая тогда связь привела в движение целую цепочку событий, лишивших жизни одних и навсегда изменивших жизнь других, в том числе и нашу.

— Возьмешь билеты на «Брюинс» или, лучше, на «Ред сокс», и я, может, подскочу как-нибудь, — произносит Колин.

— Только если ты когда-нибудь надумаешь уйти из БРД. — Мы проходим через фойе и ныряем в жару, где нас ждет лихая, с ветерком поездка.

— На работу я и не намекал, — говорит Колин.

Мы все садимся в «лендровер».

— Считай, что приглашение в ЦСЭ у тебя в кармане, — отвечаю я. — У нас и парикмахерский квартет приличный.

Он включает обогреватель.

— С такой штукой хоть в метель, хоть во льды.

Звоню Марино. Судя по шумам, он в фургоне, едет к Чарльстону. Или в противоположную сторону. Что у него на уме, одному богу известно.

— Ты где?

— В тридцати минутах к Югу. — Голос глуховатый, даже грустный.

— Мы должны быть в Чарльстоне к двум, и мне нужно, чтобы ты был там.

— Не знаю…

— Зато я знаю. Мы сегодня пообедаем, отметим 4 июля чем-нибудь вкусненьким и сходим вместе в приют, за собаками, — говорю я ему.

Впереди появляется здание старой больницы. Основанная вскоре после Гражданской войны, общественная больница Саванны, где тридцать два года назад Кэтлин Лоулер произвела на свет двух близняшек, представляет собой здание из красного кирпича с белым ободом. Здесь и сейчас оказываются все виды медицинской помощи, кроме неотложной. Вертолеты сюда прилетают нечасто, говорит Колин. Площадка заросла травой, на мачте бьется довольно потрепанный оранжевый ветроуказатель. Окружающие ее деревья волнуются и трепещут, когда над ними повисает, а потом легко опускается черный «Белл-407».

Мы прощаемся с Колином под разрезающими воздух лопастями, и я забираюсь на левое сиденье. Бентон устраивается сзади. Мы пристегиваемся и надеваем шлемы.

— Тесновато, — говорю я.

Люси, вся в черном, проверяет приборы и делает то, что получается у нее лучше всего, — бросает вызов притяжению и уходит от препятствий.

— Место старое, и деревья могли бы срезать, — слышу я в наушниках ее голос и чувствую, как мы отрываемся от земли и поднимаемся.

Больница уже внизу, у нас под ногами.

Колин уменьшается в размерах и машет. Мы уходим вертикально вверх, поднимаемся над деревьями, выравниваемся, поворачиваемся носом в сторону зданий и крыш старого города, к реке за ним и следуем вдоль нее к морю, а потом берем курс на северо-восток, к Чарльстону, и дальше — домой.