Ключи от дворца

— Если, знамо, ваш приказ, то лишнего разговора быть не должно, а все ж, товарищ капитан, хотелось бы во взвод… Вот товарищ политрук знает… Я ведь при лошадях обвык, что другое у меня и не получится…

— А во взводе получится?

— Да уж по старой памяти… Трехлинейка плеча не натрет.

— Ну ладно… Полагалось бы напомнить тебе, тоже по старой памяти, что командиру не прекословят. Да на первый раз пусть будет по-твоему, иди во взвод.

Такая вот перестановка людей в роте и была, по существу, единственным, чем занимались Борисов и Осташко в предвидении возможного наступления. Если, конечно, не считать обычного — проверки оружия и боеприпасов, изучения подступов к вражескому переднему краю.

Но как раз из-за этой перестановки людей Алексею и пришлось поспорить с Борисовым. Да, случалось, они спорили, упрямо спорили даже после того, как близко узнали и полюбили друг друга. Правда, в конце концов им начинало казаться, что в споре они просто заимствуют друг у друга что-то недостающее, поправляют себя, уточняют свое понимание людей и их долга на войне. Так обоюдно притираются в руках строителя два камня — сглаживаются в притирке неровности, отыскиваются наилучшие плоскости соприкосновения, — прежде чем эти камни будут уложены в стену.

Наверное, потому, что Алексей и сам в силу своего возраста, житейского опыта, навыков и склонности даже и сейчас, на фронте, наполовину оставался все еще тем, кем был до армии, он и на других мысленно видел не только нынешние гимнастерки, но и ту одежду, что они носили ранее, — представлял, кем они были тогда…

Ему стало легче разговаривать с немногословным бирюковатым Рокиным, когда узнал, что тот родом из Большеземельской тундры, работал там оленеводом, что в чуме у него сейчас хозяйничает вместе со своими сестренками младший сынишка, а старший тоже воюет где-то на Севере. Стал понятней и Фомин, разбитной краснодеревщик из Рыбинска, который снабдил едва ли не всю роту затейливо вырезанными из березы портсигарами и искусно заменил расколотый приклад противотанкового ружья. Разве война могла стереть в памяти этих немало поживших людей их прежние профессии?

Однажды, проходя окопом, Осташко услышал где-то впереди раздраженный голос Гайнурина.

— Ну что валандаешься, что валандаешься, горе ты мое? Да если мы все так будем воевать, нас Гитлер голыми руками возьмет… Сердце болит, как на тебя смотрю… Это ж пулемет, пойми, пулемет, а ты около него — как бабка около примуса…

За изгибом траншеи Алексей увидел Сафонова, мешковато склонившегося над плащ-палаткой, на которой лежал разобранный ручной пулемет. Гайнурин сидел на лотке из-под мин, нервно покуривал, пуская дым колечками, покрикивал.

— Чистка материальной части, товарищ политрук, — вскочил он.

— А я уж подумал, что вы Сафонова чистите…

— И это нелишне было бы, товарищ политрук, — охотно подхватил Гайнурин, приняв за одобрение шутку Осташко.

— А стоит ли?

— Да ведь не первый день над ним бьюсь, товарищ политрук, — поняв, что промахнулся, страдальчески выкрикнул Гайнурин. — С таким вторым номером в бою очень просто и дело завалить… А спросят-то не с него — с меня.

Сафонов, будто смирившись со своей нерасторопностью, только угрюмо посапывал и растерянно вертел в руках защелку, ту самую защелку, которая вначале не давалась и Осташко там, в Ташкенте.

— Что вы над ней мудрите? — засмеялся Алексей и перенял из рук красноармейца злосчастную детальку. — Она этого не заслуживает. С ней надо попросту, вот так. — Он ловко вставил защелку на место, затем снова вынул и протянул Сафонову. — Попробуйте теперь сами… Выйдет…

Пока пулеметчик возился со сборкой, Осташко его расспрашивал. Сафонов оказался марийцем, работал вблизи Зеленодольска старшим агрономом МТС, сюда, на Северо-Западный, попал из запасного полка.

— В запасном долго были?

— Две недели. Сразу после июльского приказа нас по тревоге подняли…

— То-то и оно, что июльский приказ… Дошел он до тебя или не дошел? — не выдержал снова Гайнурин.

Верткий, жилистый, худощавый, он годился бы в сыновья своему второму номеру. И трудно было представить, как в бою он, Сафонов, тоже не обделенный силой, но по-медвежьи грузный, поспевал бы за быстроногим сержантом. Сейчас Сафонов молчал, и, глядя, как он неумело возится со сборкой пулемета, Алексей подумал, что вот эти набрякшие, медлительные, с черными заусенцами от окопной грязи руки наверняка куда более искусно сновали при своем деле — любовно перебирали и охаживали колосья, пробовали твердость зерна.

О Сафонове как-то и заговорил Алексей с Борисовым, предложил подобрать к Гайнурину вторым номером кого-либо другого.

— Можно и другого, — поначалу согласился Борисов. Он чертил для штаба батальона схему расположения огневых средств. Алексей записывал в тетрадь сведения о коммунистах роты, как раз попалась фамилия Сафонова.

— А почему другого? — вдруг после минуты молчания поднял голову над столом Борисов.

Почуяв задиристые нотки в его голосе, Осташко ответил спокойно:

— Просто не пара, хотя бы и по годам. К тому же в этом взводе уже есть два коммуниста…