Ключи от дворца

Василий не хотел, чтобы брат заметил его изнеможение, но выдавали покрасневшие от чрезмерного напряжения глаза, пятна на лице и губы — прикушенные, наверное, в секунды навалившейся на тело перегрузки. Он заставил себя улыбнуться:

— Огрызаются, сволочи! Ведомого чуть не потерял, тезку своего. Подбили. Но молодец, все-таки дотянул до своих… сел около Рембертува…

— Так вы что, на Варшаву летали?

— Нет, там сейчас нам делать нечего, одни камни… Чем могли, старались помочь… Ну да сам знаешь, что с Варшавой произошло… Сейчас бомбили западней… Эх, Алешка, вот теперь только и выпить нам… Дай чуток отдышусь… Ты, я думаю, не спешишь? Сам себе хозяин?

— Ну, положим, хозяев надо мной полно, — сказал Алексей, посмотрев на часы. — Да по такой причине и прогул позволителен.

Они расположились у одного из стожков, стоявших за чертой аэродрома. Авиационный замполит верно сказал, что летчики не нищие. Василий принес из землянки флягу спирта, шпиг, несколько луковиц, консервы; ни к чему была плитка шоколада, но он положил на разостланную под стожком плащ-палатку и ее как свидетельство житейского благополучия и изобилия.

— А что у тебя получилось с Зиной, Алешка? Я ведь так и не знаю… — спросил Василий, после того как они уже выпили и показалось, что можно коснуться этой щекотливой темы.

Алексей насупился:

— Ох, не хочется о ней и говорить…

— А ведь она была как будто неглупая… Голова неплохо работала.

— Что с того, коль не в ту сторону, — обронил Алексей и взмолился: — Давай, Вася, о другом.

— О другом или о другой?

— Да уж монахом оставаться не собираюсь…

Алексей рассказал брату о Вале.

— Что ж, думаю, что это настоящее… — заключил, выслушав, Василий. — Эх, и закатим свадьбу!.. Зашумит наша Первомайская… Кстати, Алеша, я так и не понял, почему батько оказался в другой хате, чем ему наша не понравилась?..

— Сейчас вернулся, а тогда выжили его оттуда, попросту выгнали…

— Кто посмел? При немцах, что ли?

— Нашлась сволочь из своих… Серебрянский, сосед… Ты его должен помнить…

— Федька?

— Да, полицаем служил, потом к власовцам ушел…

— Ну не жить ему на белом свете… такому гаду… На свой народ замахнуться!..

Лицо Василия потемнело, меж бровями взбугрились и сдвинулись жесткие складки. А перед глазами Алексея встала жаркая, перекопанная траншеями степь под Орлом, курган, Серебрянский… Вдвойне ненавистная на его плечах серо-зеленая куртка… Судорожно дергающееся плечо… Рассказать Василию или не рассказать? Сдержался. Человеческое сердце порой выносит такой приговор, при котором бледнеют, оказываются лишними слова…

Всего было вдоволь в этой встрече братьев. И радости, и горечи, и тоскливых дум… что вот они расстаются, а когда снова увидятся, да и увидятся ли?

Василий провожал Алексея до шоссе. В сторону Минск-Мазовецка к пылающему над его костелами заходившему солнцу прошли амфибии. За ними потянулись платформы со взваленными на них понтонами. Подходила к Висле какая-то инженерно-техническая бригада. Голосовать бесполезно. Надо подождать какой-либо одиночной полуторки. Та всегда подхватит.

Алексей раскрыл планшет с картой, стал показывать, как разыскать его часть.

— Вот смотри, лесом, лесом прямо на Яблонно-Легионово… Не доезжая, увидишь указку — хозяйство Фещука.

— Понятно. Дорога знакомая. Там у нас неподалеку запасной аэродром.

Хлопая на ветру брезентом, который прикрывал какую-то поклажу, ехала полуторка. Место рядом с водителем свободно. Алексей поднял руку.

8

Но батальон Фещука недолго стоял в Яблонно-Легионово. После того как дивизия была выведена в резерв командующего сорок седьмой армией, надолго переместились в тыл. Правда, и здесь, в десятке километров от переднего края, не забывалось, что он не так уж отдален. Немцы догадывались о сосредоточении и передвижении войск перед их предмостными укреплениями и изо дня в день вели по ним редкий, однако изрядно беспокоивший и чувствительный огонь. На маленькие городки междуречья — Радзымин, Воломин, Зеленка, Непорент, стоявшие у перекрестков железных и шоссейных дорог, внезапно словно низвергались с неба многотонные болванки, снаряды рвались с громовой, оглушающей силой. Что это — крепостные орудия, завислянских фронтов? Или, возможно, немцы подвезли на платформе какую-то сверхдальнобойную пушку? Говорили и то и другое. Высказывалось даже предположение, что гитлеровцы применили «Фау», вроде тех, что обстреливали Лондон.