Ключи от дворца

Золотарев, назначенный после гибели Замостина парторгом батальона, словно восстанавливая никем не писанный, но свято завещанный ему обычай, так же расстелил на патронном ящике лоскут кумача. Это была не та, давняя замостинская скатерка, она осталась в Орле, на крыше пристанционного здания, а эту Золотарев раздобыл у знакомых девчат-регулировщиц, чьи указывающие флажки проводили их к этому рубежу…

Принимали в партию сержанта Костина, долговязого темно-русого парня с всегда рассеянно-беспечными, скучающими глазами. Одним из поручителей был Алексей. Помнится, под Жлобином, когда Костин с пополнением прибыл в батальон, именно эти, казалось не способные на чем-либо серьезно сосредоточиться, глаза вызвали у Осташко некоторые сомнения в парне.

— Куда же тебя направить? — раздумывая, спросил он у новичка.

— А я куда хошь могу, — довольно-таки равнодушно отозвался Костин.

— Ишь ты, — удивился Алексей, — так, может, тебя сразу первым номером к станковому пулемету?

— Хошь, могу и первым, — не моргнув глазом, согласился Костин.

— Смотри, лихой какой! Кстати, если ты такой уж ученый, то должен бы помнить, что у меня есть звание… Обращайся как положено! Ну а если тебя к сорокапятке наводчиком?

— Могу и к сорокапятке, товарищ капитан.

— И с минометом управишься?

— А что ж мудреного?

— Да где ж ты таким универсалом стал? Уж не высшее ли войсковое окончил? — подумав, что Костин просто бахвалится, шутит, спросил Алексей.

— Не пришлось в училище, — впервые за весь разговор смутился новичок, — у меня так, домашнее… В Брянских лесах…

И хотя кое-чему пришлось на ходу переучиваться партизану, воевал он мужественно, сметливо. Первую награду — медаль «За отвагу» — приколол на его гимнастерку Каретников после форсирования Западного Буга, вторую — орден Славы — получил за Прагу.

Проголосовали принять.

«Ах ты — чего хошь!..» Осташко и Костин встретились взглядами, и Алексею подумалось, что сержант тоже вспомнил об их первой беседе: он с напускной строгостью сдвинул брови, а глаза плутовски заискрились… Доволен, горд. Если доживет до той большой победы, то наверняка не раз где-то на своей Брянщине встанут перед глазами припорошенные снегом окопы, фронтовой блиндаж, где стал коммунистом.

А в дверях теснились и словно заглядывали в свой завтрашний день прибывшие месяц назад с маршевой ротой новички. Почти все из Молдавии. Для них здесь все новое… Хоть и вдоволь насмотрелись там, у себя в Тирасполе, в Кишиневе на серо-зеленые шинели и мундиры, вдоволь наслушались злобных окриков — «Хальт!», «Цурюк», «Вэк», «Верботтен», — а бить гитлеровцев доведется уже тут, на польской земле, под Варшавой…

Когда в этот вечер в батальон принесли обращение Военного совета, Алексей, раздав его командирам и парторгам рот, направился к Пономареву, у которого во всех трех взводах половину бойцов составляло недавнее пополнение.

Красноармейцы присели на корточках в окопах, зажав меж коленями автоматы и винтовки. Низко нависло над всем междуречьем январское небо — темно-серое, сеющее снег, как два года назад на Ловати… Ровно два года назад, когда надо было подниматься в первую атаку на высоту у Старого Подгурья… Сколько жизней прожито самим Алексеем за это время!

Он читал обращение:

— «Боевые друзья! Настал великий час! Пришло время нанести врагу последний сокрушительный удар… Славные и отважные воины нашего фронта! Для того чтобы успешно решить эту задачу, каждый из вас должен проявить на поле боя мужество, смелость, решительность, отвагу, героизм… Мы сильнее врага. Наши пушки, самолеты и танки лучше немецких, у нас их больше, чем у врага. Эту первоклассную технику дал нам наш народ, который своим героическим трудом обеспечивает наши победы.

Мы сильнее врага, так как бьемся за правое дело против рабства и угнетения. Нас воспитывает, организует и вдохновляет на подвиги наша партия. Наша цель ясна. Дни гитлеровской Германии сочтены. Ключи победы в наших руках.

В последний и решительный бой, славные богатыри! Ратными подвигами возвеличим славу наших боевых знамен, славу Красной Армии! Смерть немецким захватчикам! Да здравствует победа!»

9

На неохватываемой взором плоской равнине замерзшей Вислы зачернела многорядная, широко и неровно растянутая лавина красноармейцев. Для того, кто ступил на лед реки, мгновенно становилась запретной, гибельной даже сама мысль о какой-либо заминке, полуминутной остановке, передышке. Не выручат ни саперная лопата, ни какие-либо неровности, впадины, воронки, бугорки. Нет их. Залечь на льду — смерть. Все шестьсот метров только вперед, только на тот берег. Он и опасный, и спасительный…