Ключи от ландышей

Меня начинает потряхивать озноб, думаю, надо бы разжечь костер, – он (не помню, не помню его имени) спохватывается, нет, нет, нет, нас могут увидеть. Уже не спрашиваю, кто – те или эти.

Молчим.

Он не к месту и не ко времени вспоминает, что когда-то хотели полететь туда, к звездам, на собственных крыльях…

– …дель!

– Ч-что… что такое?

– Да Цитадель же!

С трудом разлепляю веки, пытаюсь понять, что вообще происходит, смотрю на пылающее зарево там, где должна быть Цитадель…

Бежать.

Бежать к Цитадели, даром, что нет сил бежать к Цитадели, скорее, я должен быть там, я должен держать меч, даром, что не могу держать меч, я должен рубить врагов, даром, что зарубят, скорее, меня…

Спешим к Цитадели, охваченной пламенем, она кажется бесконечно, бесконечно далекой. Уже поднимаясь по склону холма, я чувствую, что что-то не так, я не слышу звона клинков, я не слышу криков и клекота, и шума крыльев не слыхать…

Догадываюсь – уже когда добираюсь до Цитадели, когда вижу то, что осталось от двух непобедимых армий – растерзанные тела, песок, напитанный кровью, обломки доспехов…

Еще кричу остатками израненного горла, еще зову кого-то, хотя знаю, что никто не отзовется.

Оборачиваюсь – вовремя, чтобы отбить атаку, думаю, откуда у него силы на рукопашную, откуда у меня силы на рукопашную, черт меня дери, откуда у меня силы держать меч, уцелевший у кого-то из убитых…

…снова мир заливается кровью, песок предательски скользит под ногами, камни вонзаются в колени…

…Он опускает меч.

Отворачивается.

Сейчас удобно как никогда рубануть с плеча – не рублю, понимаю, что-то происходит, он что-то видит там, зря, что ли, настраивает хитромудрые линзы…

– Я все понял, – говорит он, наконец.

Молчу.

– Это не другие звезды там… далеко… не другие земли…

– Да?

– Да. Одна и та же звезда, и что-то черное изгибает её свет по всей вселенной… петлями, спиралями, бешеными лабиринтами…

– Думаешь?

– Уверен. Звезды давно погасли, звезды умерли, там, вдалеке, остались только куски черноты… которые бесконечно гоняют по кругу один и тот же свет…

– Хочешь сказать… осталась только наша планета… и наша звезда…

– Боюсь, что нет…

– Но как же…

– …вот так… боюсь, мы не более чем отражение звезды, погибшей миллиарды лет назад.

Чувствую, что бледнею.

– Воспоминания… немыслимо… не более, чем воспоминания…

– К сожалению.

Смотрю на то, что некогда было двумя непобедимыми армиями, спрашиваю то, что хотел спросить уже давно:

– А с нами… что дальше будет?

Он отвечает сразу же – видно, уже смотрел.

– Мы убьем друг друга.

– Но… нет, мы этого не сделаем, смеешься, что ли…

– …убьем.

– Видел?

– Видел.

– А вот и проверим…

Все-таки разжигаем костер – чуть в стороне от кровавой битвы, устраиваемся на ночлег – снова подступает холод, и я уже знаю, что это не холод пустыни, это холод чего-то другого, что приходит за всеми за нами.

Сегодня ночью всё случится.

Сегодня ночью мы узнаем, что мы видим там, среди звезд…

Где-то на западовостоке

Это же где-то на западе было, да?

Или на севере?

Или это же было где-то на юге?

Ну не на востоке же, в самом деле?

И меня спрашивают – и я спохватываюсь, отвечаю, ну конечно, конечно, где-то на западе, а может, на севере, а может, на юге, но уж никак не на востоке, ну не могла быть Восточная Империя на востоке, ну уж никак.

Я уже знаю – лучше сделать вид, что мне ничего не известно, совсем-совсем ничего.

И они заведут ничего не значащий разговор о ничего не значащих вещах, и останется только кивать и поддакивать, ух ты, да вы что, вот это да, быть того не может.

И про Восточную империю больше не вспоминать.

Совсем.

И когда кто-нибудь после третьей-четвертой рюмки скажет, что её вообще не было, никакой Восточной Империи, да откуда ей вообще взяться.

Кажется, это было где-то на востоке, скажут мне.

И я подхвачу – ну, конечно же, на востоке.

Или нет, постойте, на севере, перебьет кто-то.

Ну конечно, кивну я, на севере.

Или нет, на юге это было, возразят люди.

Ну, разумеется, на юге, соглашусь я, где же еще.

Не на западе же, вставит кто-то.

Конечно же, какой запад, быть того не может, чтобы на западе.

Я уже знаю – лучше сделать вид, что мне ничего не известно, совсем-совсем ничего.

И они заведут ничего не значащий разговор о ничего не значащих вещах, и останется только кивать и поддакивать, ух ты, да вы что, вот это да, быть того не может.

И про Западную империю больше не вспоминать.

Совсем.

И когда кто-нибудь после третьей-четвертой рюмки скажет, что её вообще не было, никакой Западной Империи, да откуда ей вообще взяться.

Сегодня у меня праздник.

Сегодня цветет вишня.

Праздную цветущую вишню, чтобы не забыть, кто я, и что я.

Рисую пагоду.

Опять же, чтобы не забыть, кто я, и что я.

Вырезаю фонарик из пустой тыквы, вставляю свечу, ставлю на окно.

Чтобы не забыть, кто я есть.

Когда-нибудь я построю свой замок, говорю я себе.

Когда-нибудь, говорю я себе.

Смеюсь сам над собой.

Уже знаю – этого не будет.

Когда-нибудь у меня будет пагода, говорю я себе.

И смеюсь.

Потому что знаю – никогда.

Смущаемся.