Ключи от рая

Там, в моем мире, мне очень нравилось ходить в музеи, я искренне восхищался картинами, скульптурами, разными изящными вещицами. Мне нравилось все, в чем чувствовался вкус, что волновало душу и притягивало взгляд. Может, именно поэтому я всегда без особого интереса проходил мимо витрин с разного рода черепками – не интересно мне было смотреть на грубые кувшины и плошки, даже изящные линии амфор не могли надолго притянуть мой взгляд. Но ведь и эти грубые керамические плошки тоже когда-то кто-то делал, на них даже остались следы пальцев канувшего в небытие мастера. Его давно нет, а вышедшие из-под его рук вещи живут до сих пор. И пусть они серые и неказистые – они есть, и это главное. Я не могу мечтать о многом, но буду искренне рад, если после меня в этом мире останется хотя бы серая глиняная плошка.

* * *

Шел третий час дня. Корриган сидел в своем кабинете, склонившись над стопкой бумаг. Вчитываясь в строки отчетов и донесений, он иногда улыбался, встретив что-то смешное. А иногда его лицо становилось суровым, – казалось, в такие секунды даже часы на стене испуганно затихали, боясь потревожить Повелителя. Часть отчетов Корриган сразу бросал в корзину, часть сортировал и откладывал в сторону. Этой рутинной работе он теперь ежедневно посвящал несколько часов, потому что время выдалось очень напряженное: скоропостижная смерть короля Любомира многое изменила. Через восемь дней состоится Совет Родов, на котором решится вопрос о новом главе королевства. Агенты Корригана докладывали, что далеко не все видят его на этом месте, герцог Нартов даже сумел объединить недовольных, желая протолкнуть в монархи своего старшего сына. И хотя родство герцога с Любомиром было весьма отдаленным, Совет Родов мог пойти Нартову навстречу. Да, кто-то побоится выступить против Корригана сам, кого-то удастся запугать, кого-то купить, пообещав места при дворе. Но в любом случае его перевес в этой борьбе будет невелик – если он будет вообще. Слишком все ненадежно, а Корриган не любил неопределенности. Именно поэтому следовало кое-что предусмотреть.

– Луис! – позвал Корриган.

Дверь открылась, в комнату вошел слуга.

– Да, Повелитель?

– Позови Власа.

– Слушаюсь, Повелитель…

Слуга ушел, Корриган встал из-за стола и подошел к окну. Взглянул на дворцовую площадь, внизу было тихо и пустынно. Корриган улыбнулся: правильно, нечего зря шляться. При Любомире что ни день был, то праздник – балы, пирушки… Казна по швам трещит, а этот идиот начал чеканить новые монеты с профилем принца Иржи. Хорошо, что теперь все это в прошлом, – Корриган удовлетворенно вздохнул.

Раздался вкрадчивый стук в дверь.

– Вы звали меня, Повелитель?

– Да… – тихо ответил Корриган. Постояв еще несколько секунд у окна, повернулся к почтительно вытянувшемуся Власу. – Вот этот документ, – Корриган взял со стола и протянул Власу лист бумаги, – надо передать Нартову за полчаса до заседания Совета. Желательно без свидетелей. Все ясно?

– Да, Повелитель… – произнес Влас, принимая документ. – А что это?

– В более цивилизованных мирах это называют компроматом, – усмехнулся Корриган. – Я буду не я, если старый болван не отзовет своего сыночка.

– Я понял, Повелитель, – сказал Влас, вчитавшись в строки. – А это все правда?

– Как ни странно, да… – Корриган внезапно замер, словно прислушиваясь к чему-то, его лицо напряглось.

– Что-то случилось? – встревоженно спросил Влас.

– Тише… – не сказал – прорычал Корриган. Его дыхание становилось все тяжелее, по лицу поползли капли пота. – Проклятье…

Он быстро повернулся к окну, вцепился в подоконник, его глаза впились в полосу леса на горизонте.

– Он там… Этот чертов гасклит там…

Корриган медленно повернулся к Власу, тот в страхе попятился – до того мрачным было лицо Корригана.

– Он рубит мои лианы…

Корриган застонал, прижав ладони к вискам, его лицо исказилось от боли. Снова взглянул на Власа.

– Вон отсюда…

Власа не надо было упрашивать. Даже не поклонившись, он быстро выскочил из кабинета.

Корриган тяжело упал в кресло, откинулся на спинку, трясущейся рукой расстегнул ворот рубахи. Его дыхание было хриплым, лицо стало необычайно бледным, зрачки глаз расширились до предела. Вот он опять застонал, его тело изогнулось от боли. Снова выпрямился, поднял ладони перед грудью. Левую сжал в кулак, правой обхватил ее сверху. Корригана трясло, по его лицу градом катился пот.

– Инглус глатус ирк, – произнес он, глядя прямо перед собой. – Инглус гратос этос… Инглус гратос гламус…

Его голос становился все тише и тише, затем и вовсе сошел на нет, лишь губы Корригана продолжали шевелиться в беззвучном шепоте.

Шли минуты, дыхание Корригана постепенно стало тихим и спокойным. И хотя лицо все еще оставалось бледным, с него уже не стекали струйки пота. Корриган уже ничего не шептал, он закрыл глаза и просто сидел в кресле, сцепив руки перед грудью. Прошло почти полчаса, прежде чем он медленно открыл глаза, разжал ладони. Устало вздохнул, его тело расслабилось.