Ей явно не хотелось говорить на эту тему. Еще раз взглянув на дом, Яна повернулась ко мне.
— Я пойду. Скоро они вернутся, мне надо успеть добраться до Гнилого леса.
— Это опасно, — возразил я.
Впрочем, мое возражение не было искренним, в душе боролись два чувства: с одной стороны, я понимал, что ей опасно уходить, с другой — хотел, чтобы она ушла. В любой момент могли прийти Альварос и Чуй, могла прийти Алина. Будет неприятно, если они увидят здесь разбойницу.
— Теперь уже нет, — усмехнулась Яна. — Тебя как звать-то?
— Кирилл. Кир...
— А я Яна... — Разбойница внимательно посмотрела на меня, в ее взгляде читалась усмешка. — А ты ничего. Жаль только, что гасклит. — Она медленно пошла к мостику, затем обернулась.— Будет время, похорони Лори. Он был хорошим человеком.
— Я все сделаю.
— Тогда прощай...
Яна перешла по мостику ручей, затем обернулась и несколько минут стояла, молча глядя на дом. Точнее, на то место, где он только что был, — видеть его она уже не могла.
— Удачи тебе! — крикнул я.
Яна вздрогнула, повернулась и быстро пошла по тропинке. Я следил за ней до тех пор, пока она не скрылась за деревьями.
Вот и все. Я присел на траву и несколько минут просто сидел, глядя на неторопливо несущий свои воды ручей. На душе было муторно: сегодня явно не мой день. Хотя при чем тут день, мне было противно сознавать, что я снова поступил не так, как нужно. Да, можно сказать, что я спас Яну, — вероятно, это и в самом деле так. А дальше? Что произошло дальше? Почему я не предложил ей остаться, почему не удержал? Ведь опасно сейчас в лесу, ее могут убить. Да, вряд ли бы она осталась, но ведь это уже совсем другое, я ведь даже не предложил. Испугался того, что скажет Альва-
рос, побоялся предстать в дурном свете? Наверное. Господи, да почему же мы все такие пугливые... Почему, откуда в нас столько этого рабства, этого вечного нашего желания не спорить, не высовываться, не раздражать? Желания промолчать, стерпеть, не заметить — или сделать вид, что не заметили? Почему мы всегда чего-то боимся, почему наша жизнь превратилась в череду нескончаемых страхов? Ведь недостойно это человека. И что самое обидное — вроде ведь понимаю все, вроде1 бы можно теперь жить по-новому, а все равно делаю так, как раньше. Слишком уж глубоко въелся этот страх в сознание.
Я поднялся и пошел к дому — искать лопату. Был уверен, что не найду, но нашел и даже не удивился этому. Тяжелая, кованая, с узким длинным штыком, лопата стояла в небольшом закутке позади дома. Не самый удобный инструмент, но все лучше, чем ничего.
Лори — теперь я знал, как его звали, — лежал на боку, там же, где его оставила Яна. На мгновение я даже ощутил к ней неприязнь: могла бы остаться, помочь похоронить человека. Поймав себя на этой мысли, грустно усмехнулся — опять то же самое. Господи, ну почему мы все время кого-то судим? Этот плохой, этот вообще сволочь, это надо было сделать так, а это — вот эдак. Одни мы хорошие, одни мы безгрешны. Ушла она — так это ее право, не мне судить ее. Делай то, что должен делать, за собой следи. И не учи жить других...
Земля здесь была мягкой и жирной — если бы не корни деревьев, я бы выкопал могилу гораздо быстрее. Я впервые занимался этим делом, и мне было немного не по себе. Но копал, изредка отдыхая, и к концу часа вырыл пусть и не слишком глубокую, но вполне приличную яму — даже в разговорах с собой я отказывался называть ее могилой. Все тот же страх? Может быть.
Тело казака оказалось на удивление легким. Только теперь я понял, что передо мной был уже довольно пожилой человек, его застывшее лицо покрывала густая сеть морщин. На руках казака я заметил множество загрубевших мозолей — трудно поверить, что это руки разбойника. Для того, чтобы нажать на курок или взмахнуть саблей, особого труда не требуется. Да, нужны опыт, сила, но все равно это совсем другое. Если бы не пояс с ножнами, этот человек походил бы на простого крестьянина. А может, он и был крестьянином. И не мне судить, что заставило его взять в руки саблю.