— На этот раз уносить тебя отсюда некому. И тебя долго еще никто не хватится.
Не в силах совладать с терзающей его болью, Финстер упал на пол и съежился в позе эмбриона. Перед тем как его рассудок превратился в пепел, у него успела мелькнуть последняя связная мысль: его ослепила собственная ярость. Он был так близок к осуществлению мести тому, кто низвергнул его. Финстер проклял себя за то, что принял человеческое обличье, за то, что предавался человеческим наслаждениям и порокам. Пав жертвой человеческих слабостей, он пристрастился к алчности и вожделению, поражающим многих. В эту церковь его удалось заманить, только сыграв на слабостях его тела. Его чувства оказались усыплены, он ослеп, не в силах разглядеть правду. И вот теперь, когда человеческая оболочка вокруг распадалась и дух переставал быть защищенным плотью, по нему разливалась пылающая боль горнила преисподней. Его душа купалась в ярком свете — казалось, он помимо воли смотрит на солнце, не в силах оторвать взгляд. Его тело съеживалось, дымилось, кое-где вспыхивали маленькие язычки пламени.
Оболочка, то, что было Августом Финстером, горела.
С трудом поднявшись на ноги, Майкл помог встать Симону. Вдвоем они начали наводить порядок в скромной часовне. Выставив фальшивую стойку за дверь, они принесли из задней части сложенные скамьи и снова расставили их ровными рядами. С особой тщательностью Симон и Майкл восстановили алтарь, установили потир и свечи, приготовив его к богослужению, которому никогда не суждено было начаться.
Подобрав с пола гобелен, изображающий доблестного рыцаря, Симон протянул один конец Майклу. Они остановились над тем немногим, что осталось от тела Финстера. Когда Майкл наклонился, чтобы прикрыть Финстеру голову, с пола поднялась рука, схватив его за запястье. Черная, обугленная, похожая скорее на лапу хищной птицы.
То, что с трудом можно было назвать глазами, сверкнуло в темноте на полу. Кроваво-красные, мстительные, они смотрели с исчезнувшего лица, черного, как самый непроницаемый мрак, какой только доводилось видеть Майклу. Оболочка, известная как Август Финстер, исчезла; выявился истинный облик чудовища.
Голос слетел не с уст; не достиг он и ушей Симона. Он прозвучал только в голове у Майкла: «Я никогда не умру». Голос доносился отовсюду: «Без темноты не может быть света». Майкл смотрел в глаза существа, а голос продолжал звучать: «Я буду всегда».
Не раздумывая, Майкл освободил свою руку от обуглившихся пальцев Финстера, прошел в угол зала и подобрал ключи. Почтительно взяв их, он провел кончиком пальца по древнему металлу. Как и крестик Мэри, эти предметы имели самую простую форму, однако сила и вера, которую они излучали, превосходила все, что только мог представить Майкл. Для всего мира они являлись символами веры; для Мэри они олицетворяли надежду. А для Майкла — воплощали любовь.
Он снял ключи с цепочки, оставив на ней лишь крестик. Передав ключи Симону, Майкл вернулся к Финстеру и опустился на корточки. Князь тьмы лежал неподвижно; его жуткие глаза застыли открытыми, над обугленным телом продолжал подниматься дым. Майкл осторожно надел цепочку трупу на шею и уложил крестик на обгорелую грудь.
ГЛАВА 38
Пять минут спустя два человека вышли из часовни. Опустилась ночь, самая глубокая и ясная, какую им только доводилось видеть. Лес вокруг ожил: заухали совы, застрекотали сверчки, затрещали древесные лягушки и цикады. Над вершинами деревьев вскарабкался узкий ломтик луны, и стало можно рассмотреть хоть что-то.
Симон помог Майклу укрыть средневековым гобеленом обугленные останки Финстера, после чего они вдвоем оттащили их к алтарю. Затем они загасили огонь в камине и расставили столы и скамьи, вернув порядок, который здесь застали.
Майкл вышел в лунную ночь. Симон снял со стены фальшивую вывеску таверны, нарисованную наспех, и достал из кустов ту, подлинную. Выведенная угловатыми готическими буквами надпись была на немецком, но Симон перевел ее Майклу:
План был составлен наскоро, в спешке, от полного отчаяния, — Майкл привык действовать не так, но за последнее время он успел неплохо набить руку в подобного рода мистификациях. Добровольные помощники, к которым они обратились, с готовностью оказали всяческое содействие, преобразив часовню в таверну еще за несколько часов до появления Майкла и Симона.
Когда священник вернул на дверь часовни вывеску, вокруг, в соседних домах, началось какое-то движение. Вымершая деревушка ожила. Люди, десятки людей выходили из домов и зарослей и стекались к часовне. Они двигались бесшумно, подметая рясами землю. Из темноты появились другие, с тачками и лопатами. Какой-то монах прикатил большую древнюю тележку; она была нагружена кирпичом и песком.