Ключи от царства

Однако каравану не суждено было дойти до владений татарского хана: на северных склонах Гуанских гор орда диких кочевников устроила засаду, грозные защитники каравана побросали оружие и разбежались, богатый караван был разграблен. Смертельно раненному отцу Рибьеру удалось бежать, захватив с собой личное имущество и немногие предметы культа. Ночь застигла его среди снегов, он думал, что настал его последний час и, истекая кровью, принес себя в жертву Богу. Но мороз заморозил его раны. На следующее утро он дотащился до хижины пастуха, где и пролежал шесть месяцев между жизнью и смертью. Тем временем до Пекина дошли сведения, что отец Рибьеру убит. Никакой экспедиции на его поиски отправлено не было.

Когда португалец убедился, что останется жив, он стал строить планы возвращения к Адаму Шалю. Но время шло, а отец Рибьеру все оставался там, где был. На этих широких пастбищах он переоценил ценности и приобрел привычку к созерцательной жизни. Кроме того, Рибьеру находился на расстоянии трех тысяч ли от Пекина — расстояние, устрашающее даже для его неустрашимого духа. И он спокойно принял решение. Отец Рибьеру объединил горстку пастухов в небольшой поселок. Построил церковь. Стал другом и пастырем не татарского хана, а этого смиренного маленького стада.

Вздохнув, Фрэнсис отложил дневник. В меркнущем свете дня он сидел и думал, думал и видел многое. Потом отец Чисхолм встал и вышел к большому каменному кургану около церкви. Он опустился на колени у могилы отца Рибьеру и стал молиться.

В деревне Лиу Фрэнсис пробыл неделю. Убеждая так, чтобы не обидеть никого, он предложил утвердить все крещения и браки, служил мессу, деликатно намекал на исправление того или иного. Чтобы привести деревню к действительно ортодоксальному состоянию, требовалось много времени, даже не месяцы, а годы. Но какое это имело значение? Отец Чисхолм согласен был и на такое медленное продвижение вперед. Маленькая община была чиста и крепка, как хорошее яблоко.

Он о многом говорил с прихожанами. По вечерам на улице около дома Лиучи разводили костер и, когда все усаживались вокруг него, Фрэнсис, сидя на пороге, обращался к безмолвному кружку людей, освещенному огнем костра. Больше всего им нравилось слушать о том, как их религия живет в громадном внешнем мире. Их захватывали рассказы о церквах Европы, о громадных соборах, тысячах молящихся, стекающихся в собор святого Петра, о том, как великие короли и принцы, государственные деятели и знатные люди падают ниц перед Владыкой Небес, Тем Самым, Которому они поклоняются здесь, перед их Господином и Другом. Чувство единства, о котором они до сих пор лишь смутно догадывались, переполняло их радостной гордостью.

Видя их внимательные лица с трепещущими на них светом и тенями, глаза, смотрящие на него в счастливом изумлении, Фрэнсис чувствовал рядом с собой отца Рибьеру, видел, что тот чуть улыбается загадочно, отнюдь не сердясь на него. В такие моменты его охватывало сильнейшее желание бросить Байтань и посвятить себя целиком этим простым людям. Как счастлив мог бы он быть здесь! С какой любовью он берег бы и шлифовал этот драгоценный камень, так неожиданно найденный в пустыне. Но нет. Деревня была слишком мала и слишком отдалена. Ему никогда бы не сделать ее центром настоящей миссионерской работы. И Фрэнсис решительно отстранял от себя это искушение.

Мальчик Та ходил за ним по пятам. Теперь он звал его не Та, а Иосиф — это имя юнец захотел принять при своем крещении. Новое имя придало ему храбрости, и он попросил позволения прислуживать отцу Чисхолму во время мессы. Хотя мальчик, естественно, не знал ни слова по-латыни, священник с улыбкой согласился. Накануне своего отъезда отец Чисхолм сидел на пороге дома, когда появился Иосиф. Он первым пришел на прощальную беседу. Его обычно жизнерадостное лицо застыло в мрачной удрученности.

Вглядываясь в мальчика, священник интуитивно понял его горе, и ему вдруг пришла счастливая мысль.

— Иосиф! Может быть, ты хотел бы поехать со мной, если твой отец позволит? Ты во многом мог бы помочь мне.

Мальчик вскочил с радостным криком, упал на колени перед священником и поцеловал ему руку.

— Господин! Я так ждал, чтобы вы меня об этом спросили. Отец позволяет. Я буду служить вам от всего сердца!

— Нам предстоят трудные пути, Иосиф.

— Я хочу пройти их вместе с вами, господин. Глубоко тронутый и обрадованный, отец Чисхолм поднял юношу на ноги. Он знал, что поступил мудро.