Ключи от жизни

Он недовольно хмыкнул, положил коробочку на буфет, затушил сигарету, налил водки, выпил, отгрыз краешек колбасы и только тогда сел, глядя на меня осоловело и с тоской.

— Я правильно понимаю, что о смерти Галины Луговичной тебе ничего не известно?

— О смерти? — повторил он, вскинув брови.

— Да, ее тело нашли вчера. У нее было перерезано горло опасной бритвой.

— Да иди ты, — отмахнулся он, как бы не веря.

— Мало того, Миша, — твоей бритвой. Этой, — кивнула я на пустую коробочку.

— Чиво-о?! — вытаращился он.

Казалось, что хмель разом сошел с него. Даже взгляд прояснился, став более осмысленным. Лицо вытянулось и казалось теперь еще худее. Мог ли так хорошо играть роль этот закоренелый алкоголик, будучи убийцей и изображая невиновность? Вряд ли. И я продолжила, не дав ему как следует опомниться:

— А то… Ты теперь подозреваемый номер один в убийстве Галины. Только и всего. А теперь задам тебе вопрос, который обычно задают все следователи: где ты был с семи и до десяти утра в прошлое воскресенье?

— Погоди-ка… Подожди, говорю… — он вытянул вперед ладони, словно пытался закрыть мне рот. — Ты что тут несешь? Почему моей бритвой? Кто? Каким образом?

— А кто мог взять у тебя бритву, если не ты сам? — ответила я вопросом на вопрос, отстранив его руки.

Они повисли безвольными плетьми, и он посмотрел на меня так, словно я была должна ему червонец, которого как раз не хватает на бутылку.

— Слушай, ты мне туфту не гони. Что за песни ты тут непонятные поешь? Про вазочку какую-то, про бритву, про кроссовки…

— Кстати, о последних. Ты пойди, Миша, достань их и посмотри на подошву правой кроссовки.

— Зачем?

— Пойди, пойди. А потом продолжим.

Он неохотно встал, смерив меня довольно презрительным взглядом. А вернулся, держа правую кроссовку вверх подошвой, с совсем другим выражением лица, ставшего сразу каким-то детским, наивным и испуганным.

— Это что? — хрипловатым голосом спросил Михаил.

— А ты не догадываешься?

— Кровь, что ли?

— Молодец. Соображаешь, — похвалила я. — Так что, Мишенька, выходит, что именно ты и убил Галину.

— К-как это? К-как я? — начав вдруг заикаться, проговорил он и выронил кроссовку. — Н-нет, я не убивал. Ты что? Я дома был. Я спал. Я вообще никуда не выходил.

— А может быть, ты был настолько пьян, что не помнишь? Провал в памяти, так сказать? — спросила я, криво улыбнувшись.

— Да ты спятила! — громогласно взорвался он. — Да я… да у меня… Никогда у меня никаких провалов не бывает. Говорю, спал я в то утро. У меня дежурство было.

— А у твоей жены?

— У Вальки? А у нее вообще выходной был.

— Расскажи поподробнее.

— А чего рассказывать-то? Я с работы вернулся. Датый немного, но не сильно. Валька обычно орет на меня за это, — отмахнулся он, — а тут вдруг из холодильника чекушку достает. Я аж обомлел. С чего, говорю, праздник такой? А она мне, грит, премию хорошую дали.

— А ты?

— А что я? Взял да выпил. И спать лег.

— А она?

— А она… не знаю. Не пила, по-моему.

— Да я не о том. Она уходила куда-нибудь, когда ты спать лег? — пояснила я, усмехнувшись.

— А я почем знаю? — вытаращился он. — Я ж говорю, спать лег. Ты ж сама видела, как я сплю. А к чему это ты все клонишь опять? Я те богом клянусь, что не убивал никого! — постучал он себя в костлявую грудь и наполнил стопочку.

— Миш, ты погоди пока пить, — остановила я его. — Тебе сейчас очень потребуются все твои мозги и светлый разум.

— Я понимаю, понимаю, — закивал он. — Только вот лучше я понимаю, когда… — и он снова щелкнул по кадыку. — Без этого я вообще ничего не соображаю. Так что ты не волнуйся.

Он выпил, на сей раз закусив заветренным сыром.

— Ты видел у жены новый сарафан? Синий такой, с белыми цветочками?

— Ну, видел. И что?

— А откуда он у нее?

— Купила, наверное, — скривил он губы.

— А парик видел?

— Какой еще парик?

Я встала и вышла из кухни. Он лишь пожал плечами, глядя мне вслед.

— Вот этот, — раскрыла я перед его носом яркий пакет, когда вернулась. — И вот эту ветровку и купальник видел хоть раз?

Он заглянул в пакет и, рассматривая вещи, покачал головой. Затем перевел взгляд на меня:

— Это чье? Валькино, что ли, барахло?

— Нет, Галькино. И не барахло это вовсе, а вещи, стоящие достаточно дорого, — и я в сердцах отшвырнула пакет на пол. — Это вещи убитой Галины Луговичной. Они у тебя дома. Теперь до тебя хоть что-то дошло? Или еще выпить требуется?

— Так что же это? Выходит… — и он замолчал, глядя на меня глазами, в которых мелькнула искорка догадки.

— Вот именно, Миша. Выходит, что кто-то из вас убил Луговичную. Ты или твоя жена. А поскольку убита она твоей бритвой и именно на твоей обуви кровь, то, значит, убийца ты, — закончила я свою речь и села.

— Но… но ты же понимаешь, что это не я, — залепетал он, — ты же понимаешь?

— Я-то понимаю, Миша, — устало отозвалась я, — только вот все факты против тебя играют.

Михаил опустил голову, обхватив ее своими длинными тонкими пальцами. В воздухе повисла долгая пауза. И мне показалось, что я слышу, как шевелятся его мозговые извилины.