Забыв самолюбие и осторожность, она бежит за ним на крыльцо, опережая хозяев на полминуты.
Петро подводит лошадь.
Нелидов вдруг оборачивается. Лицо у него больное. Даже губы белые.
— Вы очень веселились на пикнике? — сквозь зубы спрашивает он.
И сбегает со ступенек.
Через мгновение он скачет, не оглядываясь. Он беспощадно хлещет горячую лошадь, рискуя, что она его сбросит.
Маня недвижно стоит на крыльце.
Все пропало. Он не простит.
— Вот так гусь! — говорит Климов, глядя на пыль, вьющуюся по дороге.
Горленко ерошит волосы и шумно оддувается.
— Жидовского пикника простить нам не хочет… Я так понимаю, — говорит он вдруг. И чешет за ухом.
Дядюшка смеется:
— Эге! Да он с нами, как с вассалами, обращается!
— Подождите, — подхватывает Климов. — А продает землю, уедет в Петербург. Голыми руками его не возьмешь…
— И то собирается ехать…
— Куда? — вскрикивает Вера Филипповна. — А как же завод?
— Что ему теперь завод, когда он не нынче-завтра разбогатеть может?
— Ну, положим, я ничуть не горюю… Какие вы заводчики? Что вы понимаете?
— Прогорите через год, — дразнит Климов. — И кончится тем, что Лысогоры пойдут с молотка. Нелидова-то братцы петербургские выручат. А вас кто?
Поднимается спор.