Ключи счастья. Том 1

— Все равно… Мои оскорбления и обиды… Вы должны мне все простить, Марк. Как прощают умирающим… Да. Потому что прежняя Маня умерла. Будет жить другая. Но в эту новую жизнь я унесу с собой мое прошлое, как другие уносят сокровища.

Она кладет ему руки на плечи. Голос ее дрожит.

— Я вспоминаю… Ни одной минуты не было между нами, за которую, можно бы покраснеть. Скажу даже больше, Марк: встреча с вами — это самые волшебные, самые красивые страницы в книге моей судьбы… Но все-таки я разрываю с вами. Я буду любовницей Нелидова.

— Женой, хотите вы сказать?

— Нет. Любовницей. Я сама выбрала эту долю. Она мне больше нравится. То, что он говорил о браке, наполнило меня таким страхом… Я, как птица, не могу жить в неволе. Если он охладеет, я уйду. Но мне нужно было его желание, его решение жениться как доказательство его любви. Я еду за ним. Буду жить где-нибудь поблизости, на селе. Буду зарабатывать хлеб карикатурами в журналах. За них дорого платят. Фрау Кеслер обещала мне найти работу. Я ей все сказала… Это будет тихая, бесцветная жизнь. Но я люблю его и буду счастлива… А теперь… Поцелуйте меня…

— И вы запрещаете мне встречи?

— Да, да! Прошу… Молю вас! Никогда не ищите меня! Никогда не возвращайтесь в те края? Я хочу быть спокойной, Марк. Я хочу безмятежного и… простого счастья, как у всех. Где мои булавки? Ах, как я бледна! Как я опоздала! Но все равно! Я сожгла за собой корабли… Марк… Теперь подите сюда и… простимся…

Он подходит. Она поднимается на цыпочки и кладет руки на его плечи.

— Вы дали мне много счастья. И я была бы ничтожной женщиной, если б вычеркнула вас из моей души. Я никогда — никогда не забуду вас милый, чудный Марк!

Она берет в руки его голову. Целует его глаза, лоб.

Его руки держат ее, когда она хочет отстраниться. Она видит его недоброе лицо. И настроение ее падает.

— Я буду ждать вас, — говорит он холодно и спокойно, как будто не слышал ничего. — Каждый день, между шестью и девятью вечера, я буду вас ждать.

— Послушайте… Вы задались целью дразнить меня и… доводить до бешенства? Пустите меня! Слышите? Сейчас пустите! Дайте мне мою кофточку…

— Запомните мой адрес, Маня. Пречистенка, дом Штейнбаха.

Руки ее замирают на пуговицах, которые она застегивала. Она глядит в его неподвижное лицо, в его угрожающие глаза.

— Что вы задумали, Марк? Я до того зла в эту минуту! Я готова вас ударить… Все кончено между вами. А он приедет… послезавтра…

— Хорошо… Вы приедете мне рассказать, как вы встретились… как вы его любите… Я буду ждать.

Глаза ее сверкают. Она отворачивается и идет к бюро, где оставила перчатки.

— Ваш отец был алкоголик. Он страдал запоем, когда ваша мать бросила его. Вы это знали?

— H-нет… Не знала… Зачем вы мне это говорите? Я почему выэто знаете?

— Я все знаю. Даже таинственную болезнь вашей матери… ее название. Я две недели навожу справки. Я виделся с хозяином вашего дома. Я знаю доктора, который лечит вашу мать.

— Молчите!.. Молчите!.. Я не хочу!.. Я не хочу отчего слышать!..

— Я больше ничего и не скажу.

Он улыбается одними губами. Скрытая угроза по-прежнему глядит из его глаз.

— Моя мать нервнобольная, — резко отчеканивает Маня.

Он молчит и щурится на нее. Их взгляды скрещиваются и замирают на одно мгновение.

Маня бессознательно переводит глаза на портрет еврейки. Из золоченой рамы с тайной угрозой щурятся на нее те же бездонные зрачки.

Маня быстро опускает вуалетку и выходит.

Штейнбах догоняет ее на лестнице. Дом безлюден и безмолвен, как склеп.

— Марк… Я не знаю теперь, что мне думать о вас? Неужели вы способны рассказать ему об отце…. вообще о семье нашей?..

— А как бы вы думали? Способен ли я? Или нет?

— Ничего не знаю! — говорит она с отчаянием.

— И разве бороться за счастье — преступление?

— О, молчите! Я лучше умру, чем вернусь сюда. Я ненавижу вас! Я не хочу счастья с вами!

Всю дорогу обратно они не говорят ни слова. Ветер рвет с них шляпы, гасит фонари, треплет деревья сада, гремит вывесками. Переулок пуст.

Вот извозчик… Наконец!

— Вы позволите вас проводить?

Она молчит. Она так устала. Он садится рядом, в пролетку, под закрытый верх.

У бульвара он берет ее инертную руку и говорит:

— Вы можете спать спокойно, дитя мое. Я не способен добиваться счастья ни хитростью, ни насилием, ни обманом. Я давно — много раньше встречи моей с Яном — научился уважать чужую личность. И даже страсть не заставит меня изменить принципу… И зачем? Я не буду таким безумцем, чтоб срывать зеленый плод. Я подожду, когда он сам упадет, созревший, в мои руки.

— Как вы самонадеянны! Сейчас видно еврея.

— Нет. Я только фаталист. Нелидов не от меня узнает трагическую историю вашей семьи. Это вынырнет само собой. Да это, в сущности, безразлично. Возможно даже, что вы выйдете замуж… И что его любовь восторжествует над мелочностью его души…

— Тише! Я запрещаю вам унижать его!

— Я знаю твердо одно: Маня Ельцова, вот эта девушка с яркими губами, чье бы имя она ни носила, будет моею опять. Вопрос во времени. Но я еврей. Я терпелив. Я умею ждать.

— Вы наглец! — гордо говорит она. — Вы с ума сошли, кажется?

Его губы кривятся.