— Целую их. Что в этом дурного? Мое чувство к вам так прекрасно. Я любила вас всегда.
Она прижимается лицом к его рукам.
— Вы одиноки, бедная девочка. Я так и думал. Ваш порыв — это экзальтация, которая пройдет…
— Нет, не говорите так… Мне больно. Если б я искала людей или… увлечений, вы думаете, что я не нашла бы всего, даже в стенах консерватории? Моя душа полна до краев вами, только вами.
— Вы меня не знаете, Лия…
— Зачем мне знать, где вы живете, чем занимаетесь, какую газету читаете по утрам? Вы шли мне навстречу, прекрасный и скорбный. В вашем взгляде я разглядела вашу душу, тоскующую, голодную. Вот опять дрогнуло что-то в вашем лице. Я угадала: только обманувшийся смотрит такими глазами… Никогда не полюбила бы я сытого и счастливого. Я знаю: вы любите другую и никогда не полюбите меня. Но я ничего не прошу и не жду. Дайте мне любить вас! Дайте мне грезить о вас… Моя душа тосковала долгие годы. Но я ждала, я знала, что вы придете…
Он гладит ее волосы. Она опять кашляет.
— Вы очень больны, Лия. Почему вы не лечитесь?
— Вздор! Доктор сказал, что я не должна играть по шесть часов в день. Но он ничего не понимает. Ведь я кончаю курс, и через месяц будет мой концерт…
— Где?
— В консерватории. Мне дают залу бесплатно. Прежде я жила уроками. Но теперь это невозможно, нет времени. И вот каждый год я даю концерт. И на эти деньги мы живем. Мой отец разорился на издательстве. А у бабушки осталось так мало.
— Вы еврейка?
— По матери — да. Отец мой — обрусевший поляк. Мать перешла в католичество. Бабушка тоже католичка. Меня зовут Любовь. Но мать звала меня Лия. Это имя я люблю.
— А ваша фамилия?
— Гриневич.
Она поднимает голову.
— Ах, довольно об этом! Посмотрите мне в глаза… Когда вы уйдете, я набросаю на память ваш портрет. Вы будете со мной всегда…
Пламя разгорелось. В комнате стало тепло. Опустив ресницы и тихо улыбаясь, Голова Лии лежит на коленях Штейнбаха. Она держит его руку в своих. Другая его рука замерла на ее волосах. Он смотрит померкшим взглядом перед собой, и брови его сжаты.
За стеною бьют часы.
— Пора, — говорит он вдруг. Она словно проснулась.
— Вы уходите?
— Да, Лия. Я ухожу. Позовите прислугу. Ваш камин…
— Тише! Тише! Ни слова! Дайте мне в последний раз взглянуть в ваши глаза. О, какие глубокие, какие таинственные глаза! Теперь… поцелуйте меня…
Он берет в руки ее головку и нежно касается губами ее ресниц.
Она стоит один миг перед ним с закрытыми глазами, с экстазом в побледневшем лице.
— Теперь уходите, — говорит она чуть слышно.
Пока он одевается в передней, она стоит все также неподвижно, с опущенными веками, глядя внутрь себя, затихшая и сосредоточенная.
— Прощайте, Лия! — говорит он. Она кивает головой, не двигаясь.
«Она даже не просит вернуться. Или боится обмана?»
— Лия, я приду опять…
«Когда?» — спрашивают взмахнувшие ресницы и пламенные глаза. Но она молчит.
— Я скоро приду, Лия.
Медленно спускается он по тускло освещенной лестнице.
В душе странно сплетаются две тени. Два голоса. Два лица.
«Вот она, любовь, которую ты ждал, — думает он, идя по пустынной улице. — Любовь юная, беззаветная, высокая, как это небо. Любовь, которую ты молил у судьбы…»
Но отчего молчит сердце и плачет душа?
Когда Лия на другой день идет из консерватории, она на бульваре замедляет шаги и озирается. Никого.
Она долго ждет, тихонько кашляя и дрожа в своей короткой жакетке.
Какие сны ей снились ночью! И этот миг пробужденья.
«Неблагодарное сердце. Зачем ты бьешься так тоскливо? Разве не сошла на землю твоя греза? Живи воспоминанием… Я ничего не просила. Но он сказал: „Вернусь“».
Шаги ее замедляются невольно. «У него свои дела, своя жизнь. А она только случайность, только эпизод. Ничего, ничего, надо улыбаться».
Когда она поднимается по лестнице, она слышит тонкий запах ландышей.
Вся комната ее полна живых цветов. Громадные шапки хризантем подымаются над нарциссами и чайными розами. По углам трех корзин, полных ландышами, белеют мистические чашечки лилий. Все бело и строго. Только чайные розы слабо желтеют среди этой девственной красоты.
Лия долго смотрит на цветы. Глаза ее влажны.
— От кого это, Люба? — спрашивает бабушка, входя из коридора. Это сухая и стройная женщина с молодыми глазами и быстрыми движениями. У нее седые букли и наколка. На ней шелковое старое платье. Кружевной воротник тщательно подштопан. Акцент у нее польский, а голос совсем юный.
— В первом часу мне принесли их из магазина. От кого, не говорят. Но на адресе стоит твое имя. Кто это, Люба?
— Не спрашивайте, бабушка.
— Поздравляю! У тебя поклонник? Это для него ты играла вчера? Ну, конечно, я угадала. Ну, что же ты молчишь? И почему смотришь с таким упреком? Ах, Люба, Люба! Не легко тебе дается жизнь. Ты вся в мать… Если б ты вышла замуж и сняла с моей груди камень…
— Бабушка! Ради Бога, помолчите… Дайте мне побыть одной!
— Ну-ну, ухожу, — обиженно говорит бабушка. Быстро идет она к двери в коридор и плотно затворяет ее за собой.
Она очень довольна. Наконец! Молодая девушка, будущая артистка, должна иметь поклонника. А если к тому же этот поклонник богат…