Ключи судьбы

До позднего вечера княжий двор пустовал – на жальнике продолжался погребальный пир и состязания. Почти весь город был там: Етон заранее велел наварить столько пива, чтобы каждому из плеснецкой чади хватило по чарке. Спускался вечер, и у Величаны постепенно легчало на душе. Еще немного, вот закроют с приближением темноты могилу дощатой кровлей, и она вздохнет свободно. Старый муж отправится в свой дальний путь без нее. А потом над могилой насыплют высокий холм, сообразно роду и положению Етона, и тем крепко запрут ворота между мирами живых и мертвых.

Для нее начнется новая жизнь. Молодость, зрелость, старость – все то, чего первоначально судьба ей не обещала. Может быть, у нее еще будут дети, внуки… От кого у нее могут родиться эти дети, Величана пока не предполагала. Но теперь уже ясно ощущала перед собой эту огромную жизнь, поднесенную ей в подарок. Обычную женскую жизнь, свободную от Етона плеснецкого и его жутких тайн…

– Пройдет года два, и ты будешь вспоминать все это как сон, – говорил ей Олег Предславич, и по спокойной уверенности его дружелюбного голоса она угадывала, что он делится собственным опытом. – А лет через пять-шесть тебе будет казаться, что все это случилось вовсе и не с тобой. Эти тревоги забудутся и утратят над тобой власть. Думай о том, чтобы для новой жизни вручить душу свою более доброму и надежному вожатому.

Он, наверное, имел в виду бога, Иисуса Христа. Но Величане при этом вспоминался Лют. Вот кому она с радостью вручила бы себя! Чем больше отходила ее душа от потрясения и смертного ужаса, тем сильнее ей хотелось видеть его, говорить с ним…

Если только Святослав не возьмет ее третьей женой… А ведь скорее всего так и будет. Она, вдова прежнего князя, закрепит его права на эту землю. Ах, с какой радостью она и эти права отдала бы несчастной Цветохе, вместе со своими платьями и уборами. Пусть бы унесла их в ту яму! Но вот это было никак невозможно.

* * *

Пир и гулянье над могилой продолжались до зари. Ели мясо бычков и баранов, выбранных еще самим Етоном, пили поставленное им пиво, пока в последнем бочонке не высохло дно. Сперва Чудислав взял свои резные гусли и на струнах позолоченной бронзы сыграл песнь о древнем князе Дулебе, сыне Перуновом, потом другие певцы воздавали честь прежним волынским и плеснецким князьям. Иные из этих песен принесены были еще с Дунай-реки. Баба Бегляна, управлявшая всем ходом погребального обряда, от трудов и пива так утомилась, что заснула, сидя на земле у края ямы, и внуки повели ее домой под локти, едва волочащую ноги.

На рассвете люди наконец разошлись, и утренний ветер один теперь гулял над крышкой могильной ямы, над разбросанной свежей землей, над истоптанной травой вокруг, где белели кости от пиршества.

Назавтра пир продолжался на княжьем дворе. На хозяйском месте сидел Святослав, ближе к нему – киевские бояре и гриди, напротив – плеснецкие лучшие мужи. Бужане пересказывали Святославу порядки и обычаи земли, по которым род Етонов ею управлял, Святослав в ответ рассказывал, что киевскому князю требуется от новых подданных. Иногда спорили, но пока сдержанно, из уважения к памяти покойного.

Прежняя челядь, за вычетом Цветохи, подавала на столы, и наблюдала за челядью прежняя княгиня. Для нее уже сшили «печальную сряду», и теперь Величана с опущенными глазами скользила меж столов, как ожившая белая березка. Глаза бужан следили за ней с любопытством и отчасти осуждением: всеобщее мнение было таково, что Святославу надлежало выполнить волю Етона и отпустить с ним молодую жену. Все настолько привыкли к мысли о ее неизбежной смерти, что теперь она казалась вернувшейся с того света. Ради своей чести Величана не показывала радости от того, что задержалась среди живых. Святослав тоже нередко на нее поглядывал, и, видя это, даже самые упрямые из плеснецких старейшин соглашались в душе: чего иного было и ждать? Молодое тянется к молодому, и мало кто на месте Святослава сумел бы расстаться с юной цветущей женой, заполучив права на нее.

С тревогой, волнением, любопытством все ждали третьего дня после погребения. До последнего мальчишки все в городе знали, что Етон повелел открыть свою могилу. Но зачем – этого не знал никто. Старики разводили руками – ни у руси, ни у волынян никто не знал такого обычая. Среди толков в гриднице Лют предлагал не открывать, а, напротив, поскорее насыпать сверху земли побольше – чтобы уж точно старый змей не выполз. Олег Предславич тоже был против – ни к чему тревожить покой умерших, пусть и язычников. Но Святослав решил в этом волю старика не нарушать.

– Пусть не думают, что я его боюсь, – сказал он. – Хочет, чтобы все его гниющий труп увидели, – пусть увидят. Не знаю, на что он надеялся, но не встать ему больше…

Игмор и его братья ухмылялись с мрачным самодовольством. Перед погребением они не просто проверяли, точно ли Етон мертв. Живой или мертвый – он уже не поднимет головы и не сделает ни шагу…

* * *