Ключик

Дернув головой, Пич с досадой выдохнула и потащила Эйдена за собой. Сеймас же молча развернул к себе Эмму и подхватил под ягодицы, вынуждая обхватить его ногами. Удерживая ее так, он отошел подальше от всех и уселся на землю, вытягивая длинные ноги и устраивая девушку на себе. Эмма прижалась к нему, прислонившись щекой к обнаженной груди, и они сидели так некоторое время. Она, просто слушая его сердце и впитывая тепло, а Сеймас нежно гладил ее спину и терся лицом об волосы.

— Не жалеешь? — наконец тихо спросила она.

— О чем, например? — наклонил голову Сейм, пытаясь заглянуть ей в лицо, и девушка охотно подняла его навстречу.

— Не знаю. Ты мне скажи, — прикрыв глаза, Эмма наслаждалась их близостью.

— Жалею, — хмыкнул Сеймас, и Эмма напряглась в его руках. — Что был дураком и боролся с собой столько времени. А надо было задурить тебе голову, воспользоваться своим служебным положением и соблазнить тебя в первый же день, как ты появилась в моей группе.

— Я бы не поддалась! — девушка тут же расслабилась и потерлась о его губы своими.

— Куда бы ты делась! — фыркнул мужчина, отвечая на ее движение, он мягко лизнул нижнюю губу Эммы, заставляя вздрогнуть. — И опомниться бы не успела, а уже лежала бы в моей постели, задыхаясь после оргазма.

— Вы чрезвычайно самоуверенны и самодовольны лейтенант! — она вызывающе подняла бровь.

— А разве у меня нет для этого повода? — сделал то же самое Сеймас.

— Есть. Конечно же, есть, — вызов исчез из ее тона, оставляя лишь безоговорочную нежность к своему мужчине. — Ты — лучшее, что со мной случилось за мою жизнь. Больше всего, чего я могла ожидать. Совершеннее любой моей мечты или фантазии.

— Разве девушка должна делать столько комплиментов какому-то вояке к тому же наполовину монстру? — мужчина пытался поддержать шутливый тон, но голос его предательски дрогнул.

— Ты мой вояка и монстр, так что я могу называть тебя и делать с тобой, что мне вздумается! — Эмма втянула его нижнюю губу и погладила ее языком.

Сеймас напрягся, громко сглотнул и, резко выдохнув, подался вперед, делая поддразнивание Эммы полноценным поцелуем. Нежные ласкающие движения их ртов почти моментально обратились жадными и почти агрессивными, и Сейм быстро отстранился, не позволяя сейчас разгореться этому пламени. Позже, потом, у них будут бесконечные дни и ночи, когда он заставит гореть дотла их обоих и не проявит и капли благоразумия, сдержанности или милосердия.

— Твой, — укрощая тяжелое дыхание, глухо прошептал он. — Весь как есть, с потрохами и обеими половинами. Как бы там ни пошло, знай одно, моя Эмма. Я твой, за тобой, с тобой, ради тебя. Ничего в этой жизни не было и не будет важнее и дороже, чем ты. Я не мечтатель, реалист, прагматик и знал, что никаких чудес в моей жизни не будет. Но ты пришла и все изменила. Ты мое чудо, мое волшебство, мой дар, которого и не заслужил ничем. Но мне плевать, почему и насколько заслуженно получил тебя. Ты моя, и никакие силы не оторвут друг от друга. В этом клянусь. Не жизнью, потому что она без тебя ничто. Тобой же и клянусь, потому что ничего более ценного не было и не будет в моей жизни. Я сейчас здесь, потому что люблю, люблю так, что когда мы не кожа к коже, мне больно, как в аду, и нет никаких других причин. Так. Только реветь не смей!

— Не… — всхлипнула Эмма, — не реву! Просто не могу найти слова, чтобы сказать, как я люблю тебя.

— Уже сказала. Да, в принципе, я и не сомневался. Разве ты могла бы устоять передо мной? — Сейм уперся лбом в ее лоб, пытаясь снова развеселить и вытирая слезы большими пальцами.

— Нет, — улыбаясь сквозь всхлипы, подтвердила Эмма, — ни единого шанса. Как, впрочем, и у тебя!

— Вот тут не поспоришь.

Они еще долго так сидели, говоря обо всем на свете и ни о чем. О том, что безумно важно только для них двоих и полная бессмыслица и чушь для всех остальных людей во вселенной. Целуясь то нежно, то так страстно, что останавливалось дыхание, и глухие стоны рвались изнутри. Сладко страдая и невыносимо наслаждаясь одновременно от необходимости останавливаться каждый раз. Радуясь, что хоть какое-то время могут вести себя, как нормальные молодые люди. Сидеть и ласкать друг друга поцелуями и прикосновениями, шепча нежности и поддразнивания, выбросив из головы то, что их ожидает в скором времени.

— О! Полководец вражеской армии вернулась! — ворвался в их замкнутое пространство краткого счастья голос Сидды. — Ах ты ж тва-а-а-а-арь!

Вопль Сидды мгновенно вывел всех из состояния покоя.

— Нет! Нет! Узмери, мать наша, ты этого не допустишь! — зашипела Айчин, вторя ему, и тут же перешла на незнакомый язык, похоже, читая молитву.

Эмма обернулась только для того, чтобы закричать от ужаса. Потому что в этот момент в смертоносную сеть заклятья влетел чернокожий мужчина. Он сгорел в считанные мгновенья, но Эмма поняла, что она никогда не может стереть из памяти его искаженное болью и ужасом избитое лицо за мгновенье до гибели.

Айчин упала на колени, воя, как смертельно раненное животное, и раскачиваясь из стороны в сторону.