Клювы

Перед запусками ракет (в каньоне Дьявола, на Хэллоуин) чудак провозглашал заклинания. Он говорил, что род Леффлеров происходит от чудовища из еврейской мифологии – Голема.

В сороковых равновесие нарушилось – Леффлер начал отклоняться от науки в сторону чистого макабра. Он вступил в Орден восточных тамплиеров Кроули, рекрутировал новичков в Лос-Анджелесскую ложу, писал об астральных путешествиях. Так, он описывал приключения своей души… на Луне, где он…

Видел исполинскую башню и пирамиды внеземных цивилизаций.

Вступительная мелодия из «Секретных материалов» заиграла в ушах Корнея. Не отлипая от экрана, он сгреб горсть орехов и кинул на язык.

После войны Леффлер допрашивал нацистских ракетных экспертов в Алабаме, совершил ряд научных прорывов. И параллельно губил репутацию. Наркомания, публичное обнажение, сексуальные ритуалы. Желтая пресса судачила, что в оргиях принимают участие не только люди, но и собаки, и шимпанзе. «И демоны», – добавлял от себя шутник Леффлер.

В пятьдесят втором химик провел серию магических сеансов, целью которых было установить ментальную связь с жителями Луны и пригласить на Землю Лунное Дитя. Сеансы, дескать, имели успех. Обитатели башни поболтали с Леффлером и известили, что Дитя спустится к людям через шестьдесят шесть лет.

Местом встречи была назначена Прага.

Корней почти не удивился. Прагой уже веяло в тексте: от Голема, от Джона Ди, квартировавшего на Староместской площади пять веков назад.

Он слизал с пальцев соль.

Отто Леффлер то ли тонко троллил общественность, то ли сходил с ума. В письмах режиссеру Кеннету Энгеру он утверждал, что больше не спит. К пятидесяти годам ракетостроитель рассорился как с коллегами из Центра космических исследований, так и с членами Ордена.

Он пропал без вести в шестьдесят третьем. По официальным данным – утонул, катаясь на яхте. По неофициальным – сбежал в Чехословакию караулить Лунное Дитя.

«Ждать пришлось бы долго, – прикинул Корней. – До две тысячи восемнадцатого».

Статья завершалась мажорной нотой: именем Леффлера назван кратер в Срединном море, в том самом месте, где фантазия пионера ракетной эры водрузила башню внеземных цивилизаций.

– Что мы имеем, – сказал Корней вслух, – двойник Дыма – либо уфолог, помешанный на Леффлере, либо его потомок.

В любом случае история химика-оккультиста впечатляла.

– Соловьев обалдеет.

Прежде чем опустить жалюзи, Корней минуту рассматривал идеально круглую луну, плывущую над кровлями.

3.5

Филип не помнил деталей. Только оранжевые всполохи пламени, мечущиеся по стенам тени, плач. Вот он в эпицентре огненной бури, пожирающей абстрактное искусство, а вот уже в задымленном подъезде, тащит за руку Вилму.

Гости выставки толкались, слетая по лестнице, Филипа пихнули в спину. Вилма кашляла надсадно.

Дверной проем мансарды дыхнул жаром и сажей.

– Уходим! – Стиснув зубы, он увлек Вилму вниз, как она час назад увлекла его в праздную сутолоку вечеринки. Дым клубился в подъезде, слепил глаза.

– Он… этот парень… убил…

Вилма трясла синими локонами, будто отказывалась верить.

Огонь больше не угрожал им, но Филипа обуревало ощущение, что кошмар только начался, что пироман – не самый жуткий из сюрпризов ночи.

Панические крики встретили их за порогом подъезда. Кричали справа, и слева, и позади. Не погорельцы Сороки – они откашливались у парадной. Вопли доносились с проспекта.

Интуиция била в набат.

– Кто-нибудь вызвал пожарных?

– Там не берут трубку, – пожаловался седовласый скульптор.

– Что происходит? – Вилма смотрела в глубь двора. Обернулась к Филипу. – Ты куда?

– Сирены, слышишь?

За домами выл спецтранспорт. Из мансарды валил дым.

– Погоди.

Вилма поравнялась с Филипом.

Он мысленно просканировал себя.

Наркотическое опьянение миновало. Разум был чист. Так Филипу казалось.

Но на узкой улочке, перпендикулярной проспекту, он усомнился в собственной адекватности.

За пределами тихого двора творился кошмар, сюрреалистичный и кровавый. Возле стриптиз-клуба лежал коротко стриженный мужчина в форме секьюрити. Другой оседлал его, схватил за уши и монотонно колотил затылком о брусчатку. Судя по тому, как сплюснулся череп, мужчина был мертв. Еще два трупа валялись вдоль тротуара. А в устье, выходящем на Вацлавак[9], кипел ад.

Люди бежали к метро. Крики и визг рикошетили от безразличных фасадов. Филип подумал невпопад о Годзилле – посеять панику такого масштаба мог бы разве что киношный монстр.

– Филип! – предупреждающе вскрикнула Вилма.

Тип, размозживший череп охраннику, брел в их сторону. Что-то было не так с его лицом: вялым, размякшим, как кнедлик. И глаза, даже издали, вызвали в памяти Филипа четкую картинку.

Больничное кладбище. Руины часовни. Блондин, слепо машущий корягой.

У парня был точно такой же взгляд.

И у толстяка-пиромана.

Убийца никуда не спешил. Кровь стекала с его пальцев. Филип потормошил Вилму, они бросились наутек.

«Это кокаин, – с надеждой подумал Филип, – кокаин вкупе с бессонницей, я просто брежу».